Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Весенние грозы.

события. Много места было отведено новому знакомству с Печаткиной.   -- Она славная такая, эта Анна Николаевна,-- повторяла Марфа Даниловна.-- Сама подошла ко мне. Я-то в простой наколке была, как мещаночка, а она и в мантилье и в шляпе. Положим, шляпка не важная, а всё-таки настоящая дама...   -- Печаткин в земстве служит? Да, встречал... Такой бойкий. Так, так... А тебя вздули, Сережка? -- обратился он к сыну.   -- Они меня, папа, курячьим исправником зовут...-- слезливо ответил Сережа.-- Я Пашку сам вздую... Их было двое, а я один.   -- Ну, если двое, так бог тебя простит. Так, так... Значит, курячий исправник? Ах, разбойники...   Серьезная Марфа Даниловна тоже не могла удержаться от смеха, хотя и закусывала губы, чтобы не расхохотаться. Катя и Петушок заливались до слез, потому что смеялись большие, и перестали только тогда, когда мать остановила их строгим взглядом.   -- Ну, что же делать: за битого двух небитых дают,-- шутил Петр Афонасьевич, гладя Сережу по голове.-- Вот теперь мы гебя в гимназию определили, а даст бог, и Катю отдадим учиться. Хочешь, Катя, в гимназию?   -- Только, папа, в женскую.   -- Ага... A я хотел тебя в мужскую отдать. Не хочешь?   После обеда Петр Афонасьевич прилег по обычаю соснуть, а проснувшись, не пошел на службу.   -- Не пойду, и всё тут,-- спорил он с неизвестным противником.-- Бывает и свинье праздник... Скажу, что зубы болели. За тридцать-то пять целковых жалованья можно и побаловаться один-то раз.   -- Как знаешь,-- согласилась Марфа Даниловна.   Петр Афонасьевич облекся в пестрый татарский халат и, попыхивая папиросой, расхаживал по своим комнатам. Он сегодня с особенным удовольствием оглядывал и маленькую гостиную с кисейными занавесками, и кабинет, и комнату, где жил Сережа. Всё было не богато, но прилично. Каждая вещь приобреталась здесь годами. Сначала задумывали что-нибудь купить, потом приценивались, потом сколачивали по копейкам необходимую сумму, и потом уже в доме появлялась новинка. Так были приобретены пестрый диван для гостиной, шкап для чайной посуды, письменный стол и т. д. Тут подумаешь, когда приходится с семьей жить на 35 рублей жалованья. В кабинете на стене у печки висело одноствольное тульское ружье, а рядом старенькая гитара. Из кабинета маленькая дверка вела в полутемную каморку, где хранилась всевозможная рыболовная снасть. Всё лето по ночам Петр Афонасьевич проводил на рыбной ловле, что доставляло ему некоторый заработок, а зимой заготовлял крючья, лесы, самоловы, поплавки и сети. Он всё делал сам и любил свое "апостольское ремесло".   К вечернему чаю прибрел дядя Марфы Даниловны, старик Яков Семеныч. Это был николаевский служака, имевший пряжку за беспорочную тридцатипятилетнюю службу. Он летом вместе с Петром Афонасьевичем уезжал на рыбную ловлю, а по зимам приходил поболтать всё о том же. Присядет к печке, заложит ногу на ногу, закурит свою коротенькую трубочку-носогрейку и без конца ведет тихую степенную речь о разных разностях. Старик любил политику по старой памяти, а Петр Афонасьевич приносил с почты газеты. Сейчас Марфа Даниловна была, пожалуй, и не рада старику, потому что он был против поступления Сережи в гимназию. У Марфы Даниловны даже вышло несколько схваток из-за образования детей, хотя Яков Семеныч и не отрицал необходимости образования вообще. Но как-то выходило так, что, пожалуй, можно и без образования,-- не всем же ученым на свете жить.   -- Хорошо ему так-то говорить, когда одной ногой в гробу стоит...-- ворчала Марфа Даниловна.-- А молодым ведь жить-то придется... Не прежняя пора, когда и без образования молено было перебиться.   Старик пришел, снял свою заношенную шинель в передней, прокашлялся и занял свое место за чайным столом.   -- А мы, дядя, в гимназию с Сережкой поступили,-- весело объяснял Петр Афонасьевич, подмигивая.   -- Что же, дело хорошее...-- уклончиво ответил старик.   -- Уж, конечно, хорошее...-- задорно вмешалась Марфа Даниловна.-- Нынче без образования человеку вся цена расколотый грош. Мы-то свое прожили, а у детей впереди всё... Трудненько, конечно, нам будет первое время, ну, бог даст, справимся...   -- Да, надо в гимназии восемь лет вытянуть...-- говорил старик, посасывая свою трубочку.-- Да и с одной гимназией далеко не уедешь... Дальше, пожалуй, потянет. Придется еще накинуть годиков пять...   -- Мы дальше-то не загадываем, дядя, а только вот гимназию...-- заметил Петр Афонасьевич, чтобы поддержать жену.-- За битого двух небитых дают, дядя...   -- Да ведь я ничего не говорю,-- оправдывался --">