Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

победила. И я уеду в Америку отягченная не ненавистью, а любовью, ребенком».

Проводив новую родню, Лина Ивановна вернулась к Алле. Она чувствовала себя немного виноватой и, скромно потупив глаза, начала ничего не значащий, нейтральный разговор, чтобы распознать настрой своей славной девочки.

– Ты собираешься говорить отцу?

– Мама считает, что не обязательно, – пожала плечами Алла. Она не сердилась на прамачеху. Слишком детскими и неуклюжими были ее маневры. – Достаточно, что я его отпускаю на свободу. За тебя, себя и Стёпу. Пусть плывет в старость, красит волосы, клеит на цемент вставную челюсть.

«Девочка моя, что ты знаешь о старости? О бессоннице на рассвете? Потому что на рассвете дует ветер смерти», – вздохнула про себя Лина Ивановна.

Собеседование прошло без запинки, английский Алла знала очень прилично. Виза была получена по мановению волшебной палочки. Словно Господь, как в недавнем роковом плавании на «Авантюр», снова придержал маленько смерч, чтобы мелюзга могла проскочить. Машина продана. Квартира сдана. Деньги взяты за полгода вперед. Животика еще совсем нет, но человечку в нем уже три месяца. «Прорвемся, дорогой, – гладит его Алла. – Двое отцов у тебя уже соскочили. Но я найду тебе третьего, обещаю. Если захочешь. А когда подрастешь, я все тебе расскажу, и ты выберешь любого. Какого душе угодно. Я люблю тебя, мой дорогой. Я так жду тебя». Алла не посвящала прамачеху в свои отъездные планы и не говорила с ней об Илье. Она не могла вспоминать Илью с трагическим придыханием, а почему-то только подхихикивая. Она сама ужасалась этого нервного подхихикивания, но ничего не могла с собой поделать. Когда пришло время собирать вещи, оказалось, что все ее имущество умещается в одну спортивную сумку. Зачем ей старое барахло? Она купит все новое и будет жить в светлой новой комнате!

Алла вышла раньше, чем приехало такси, – ей хотелось попрощаться с каштанами. Было пасмурно, холодно и промозгло. Листья наконец-то перестали сопротивляться зиме и разом, по команде, покинули ветви, словно сложили оружие. Первый по-настоящему обильный снегопад покрыл все вокруг белоснежной легкой скатертью. Алла нащупала у себя в кармане горсть неровных глянцевых каштановых плодов. Вынула их, подержала на ладони и веером швырнула на снег. Они бухнулись, как маленькие бомбочки, и заблестели в снегу гладкими шоколадными боками. «Пусть перезимуют, прорастут и дадут побеги. Оставайтесь дома, мои дорогие. В Америке у меня будут другие соглядатаи».

Лина Ивановна стояла посреди зала в Шереметьево и не могла поверить, что это конец.

– Я буду писать тебе и звонить, – пообещала Алла. – А летом приеду навестить, если смогу. Спасибо тебе за всё.

– Не уезжай! – бессмысленно бормотала старая прамачеха. – Не уезжай! Я не смогу без тебя жить! Не покидай меня!

Алле стало неловко от этих горьких, пафосных слов, она неуклюже обняла прамачеху:

– Обещаю, я вернусь!

– Меня уже не будет, – прошептала Лина Ивановна, уверенная, что умрет сразу, как только вернется сегодня в пустую квартиру.

– Не надо, – скованно попросила девушка и, в последний раз прижав к себе эту глыбу скорби, подхватила сумку.

– Месть, где твое жало? – тихо, уже без прежней горделивости, подвела итог Алла, протягивая паспорт в окошко контролерше-пограничнице с каменным лицом. Та, не расслышав, строго переспросила:

– Цель поездки?

– Побег.

– ???

– Учеба, – поправилась Алла и заискивающе улыбнулась служительнице пограничного культа: вдруг она играет на стороне противника и сейчас тормознет ее в последний момент? Скажет: «Вдвоем не положено!» У Аллы даже мурашки по коже побежали от неожиданного испуга. Пограничница уловила профессиональными антеннами этот испуг и долго вглядывалась в циферки и буковки. Она знала, что эту девушку нельзя выпускать, но не было ни одной зацепки. Недовольная собой, пограничница медлила сколько могла, потом специально небрежно шваркнула штамп. Что ей, больше всех надо? Она не виновата, если коллеги недорабатывают! И протянула девушке паспорт с нарочито равнодушным видом.

Лина Ивановна стояла посреди зала и горько плакала. Она не рискнула предупредить Мариэтту, боясь рассердить свою ласточку, и теперь жалела об этом. Было бы с кем пореветь навзрыд. Благодарно ловя на себе сочувствующие взгляды авиапассажиров, она, не утирая слез, набрала нужный номер и с ходу начала скулить в трубку: «Она никого не предупредила! --">