Бернхард Шлинк - Обрезание

Бернхард Шлинк Обрезание

I

Праздник закончился. Большинство гостей разошлись, почти со всех столов было убрано. Девушка-официантка в черном платье и белом фартуке раздвинула шторы, распахнула окна, и зал наполнился солнцем, воздухом и шумом. На Парк-авеню гудел поток машин, они останавливались через определенные промежутки времени перед светофором, пропуская спешащий и сигналящий поперечный поток, и вновь набирали скорость. Ветерок, ворвавшийся в окна, закружил плавающие клубы сигарного дыма и пылинки и унес их на улицу.

Анди хотел, чтобы Сара вернулась и они бы пошли вместе. Она ушла со своим младшим братом, чей день совершеннолетия, бар-мицву,^[1] они праздновали всей семьей, оставила его наедине с дядей Аароном. Дядя Аарон был чрезвычайно мил, вся семья очень милая, и дядя Иосиф, и тетя Лия; Анди знал от Сары, что они были в Освенциме, потеряли там родителей, братьев и сестер. Его спросили, чем он занимается, как живет, откуда он, чего хочет от жизни, – все то, о чем спрашивают молодого человека, которого дочка, племянница или двоюродная сестра впервые приводит на семейный праздник. Не было трудных вопросов, дерзких замечаний, неприятных намеков. Анди ни в ком из них не заметил злорадства, что он будет чувствовать себя неловко, не так, как какой-нибудь голландец, француз или американец: на него смотрели радушно, но с благожелательным любопытством, как бы приглашали окинуть заинтересованным взглядом их семью.

Но ему было нелегко. Ведь любое неправильное слово, сказанное им, или неверный жест могли все разрушить. Можно ли доверять этому радушию? Было ли оно искренним? Ведь в любой момент все могло рухнуть. Разве у дяди Иосифа и тети Лии было недостаточно причин дать ему почувствовать при прощании, что вновь его видеть они не желают? Выбирать правильные слова и верные жесты – это требовало больших усилий. Анди не знал, что они могут воспринять как неправильное. То, что он служил в армии, а не уклонился от службы? Что у него в Германии не было друзей и знакомых среди евреев? Что все в синагоге казалось ему чужим? Что он ни разу не съездил в Израиль? Что не мог запомнить имена присутствующих?

Дядя Аарон и Анди сидели по разные стороны большого стола. Их разделяли белая скатерть в пятнах, усыпанная крошками, смятые салфетки и пустые винные бокалы. Анди крутил ножку бокала между большим и указательным пальцами, в то время как дядя Аарон рассказывал о своем путешествии по Средиземному морю. Оно длилось восемьдесят дней, как и путешествие мистера Фогга^[2] вокруг света. Как и Фогг, он во время путешествия нашел себе жену. Она была из еврейской семьи, выехавшей около 1700 года из Испании в Марокко. Дядя Аарон рассказывал об этом охотно и с юмором.

Потом он посерьезнел:

– А вы знаете, где тогда, двести лет назад, жили ваши предки и чем они занимались?

– Мои… – Но Анди не успел ответить на вопрос.

– Наши были единственными в городке, кто пережил великую эпидемию чумы в тысяча семьсот десятом году. Они поженились. Он был из простой семьи, а она – дочерью раввина. Она научила его читать и писать, и он стал торговать лесом. Их сын расширил торговлю, а внук уже был крупнейшим лесоторговцем не только в округе, но и во всех польских и литовских губерниях. Вы знаете, что это значит?

– Нет.

– Это значит, что из своего леса он после великого пожара тысяча восемьсот двенадцатого года вновь отстроил синагогу, которая была больше и красивее прежней. Его сын еще расширил торговлю лесом. Пока в тысяча восемьсот восемьдесят первом году не сгорели его склады на юге, после этого он так и не смог оправиться, пришел крах его торговле, а сам он был подавлен и раздавлен. Вы знаете, что было в тысяча восемьсот восемьдесят первом году?

– Погром?

– Погром, погром. Самый большой погром века. После этого они эмигрировали. Сыновья забрали их с матерью с собой, хотя старики и не хотели уезжать. Двадцать третьего июля тысяча восемьсот восемьдесят третьего года они прибыли в Нью-Йорк.

Он замолчал.

– А что дальше?

– А что дальше? – Этот вопрос его дети тоже всегда задавали. Как было там, в той земле, где они раньше жили, как возник тот великий пожар, что написал раввин, умерший от той страшной чумы, а ведь он что-то написал, – все это их не интересовало. Но, когда он рассказывал, что семья прибыла в Нью-Йорк, тут они наседали: «А что дальше? А что дальше?» Он опять прервал рассказ и покачал головой: – Они жили в --">