Сергей Александрович Шаргунов - Вась-Вась

шелушицей березы, растертыми лепестками шиповника, изумрудной кровью крапивы, душными фонтанчиками жимолости и еще сотней диких и нервных запахов. Ее тело было летом, и я сейчас обнимал лето. Вчера она мылась в баньке, но сегодня рой запахов с жадным рвением облепил ее заново, липкую от солнца.

Я прыгнул рукой, и – дневная догадка была верной! – в паху обрито, колючки.

Я водил ладонью, чешуя царапалась, горячая.

– Колется?

– Ужасно!

Я показал во мрак:

– Ань, что там краснеет? Глаз беса?

Она встрепенулась и села:

– Где?

Легла обратно и успокоенно сказала:

– Это от комаров. В розетке горит.

– Не боишься ничего?

– Ты что! Боюсь…

– Бесов?

– Не надо…

– Боишься?

– Да, – признала слабым голосом.

– ?Боишься, боишься… – лепетал я, заграбастав ее груди, легонько грызя горячее ухо и начиная балдеть. – Сучечка… – Я набросился, придавил, всматриваясь в ее темное лицо. – Давай! – ущипнул колючую нижнюю кожу.

И она помогла мне.

Я сотрясал ее с сокрушительным восторгом.

Перевернул. Теперь она была выше, на корточках. Ее лицо, плохо видное, было новым. Совсем чужим.

– Хватит, – сказала она чужим голосом.

– Что?

– Я больше не могу-у-у…

Я представил, что она – Наташа. Послушная, покоренная. Она садится раз за разом. Раз-два-три. Садится на живот мне. Я окунул пальцы в ее волосы, темные, волнистые, ласковые на ощупь.

– Дай я слезу! – Голос плаксы.

Она соскользнула. Встала на колени и заботливо приклонила голову.

Она продолжалась для меня как Наташа. Наташа – гадина. Мразь послушная, рабыня. Пока твой муж в вагончике храпит в беспамятстве. Язык скотины! Сейчас. Еще. Сейчас!

Летний яркий день, тяжелый и обильный, умер.

Я лежал, опростившимся пустым сознанием касаясь ночных пределов будущего дня.

Отдышался, окрестил кровать, стены, потолок, колыбель в двух шагах от нас.

Сверху шумело и скрипело. Взорвалось победное “апчхи!” – очередной клич Пети, звонко пожелала здоровья Ульяна.

– Вася, – нащупал я имя в темноте. – Я думаю, болезнь для него благословение. Каждому дается по вере.

– А жена его? Дочка? – зашептала Аня. – Их нельзя оставить одних. Бог не допустит.

– Может, он так Бога любит, что бежит к нему вприпрыжку. Помнишь, он говорил: я – шаг, Бог – два.

– Не помню, нет.

– Ань?

– Да?

– Я тебя люблю. И Ваню люблю.

Мы лежали и засыпали. Мы удалялись каждый в свой сон. Засыпая, я со смиренным сожалением знал, что сны наши не совпадут, как не пересекутся параллельные прямые.

Сны будут рядом, как наши головы на подушках, но не сольются в единственный сон для двоих.

Мне приснился городской дом из детства, второй этаж, в окне?- весна. Первые листочки, клейкие, склеивают веки, если пристально смотреть. Сон в окне. Сон во сне.

Была Пасха. Крупный план. Темно-коричневый кулич с белоснежной глазурью на макушке и много яиц, простых, луковых, разрисованных цветными карандашами моей детской рукой.

Крупный план. Букет столовых серебрящихся приборов на красной скатерти.

Звонок в дверь.

– Христос воскресе! – закричал я вместо “кто там?”.

Жозефина стояла на лестничной площадке. Я сразу узнал ее. Облик ее был невнятен, но она пришла из прежних снов.

– Я очень добрая, мой отрок! – Нежная музыка речи.

Следующий кадр. Гостья стала четче, но с лицом Наташи. Она откусила половину от широкого куска кулича, крошки посыпались, упали на скатерть и на ее зеленое платье, снежинка забилась в декольте.

Ободряющая улыбка.

Крупно. Смуглые пальцы на красной скатерти с дрожью перебирали приборы. Они оживали и очеловечивались от ее прикосновений.

– Это мои детки! – заблестела застенчивая ложечка, затрепетало отважное ситечко.

– Это мой брат! – глубокий щедрый половник.

– Это ты! – мечтательная вилка.

– Будь таким! – кошмарный нож с черной рукоятью.

Я проснулся. Плакал ребенок. В комнате синел рассвет.

– Чщ, чщ, чщ… – Голая Аня повисла над детской кроваткой: – Чщ, чщ, чщ…

Я заснул опять и пробудился совсем, когда пустую комнату заливало солнце. Со двора слышался клич:

– Время отступать!

Завернувшись в простыню, я прошлепал к окну и высунулся:

– Куда это вы?

– Не спешили бы… – протянула Аня с крыльца.

– Москва зовет! – Ульяна криво усмехнулась. – За все спасибочки! Ванька – красавчик! Всем чао какао! Ты идешь или нет? – пронзительно прикрикнула она.

– Сейчас. – Петя подступил к окну.

Правая рука под кожанкой выглядела вдвое шире левой. Ну да, --">