Сол Беллоу - Лови момент

правило, по-моему, хорошее, я не стану от него отступать. Ты вел себя неблагоразумно. Что случилось?

— Все. Просто все. Спроси лучше, чего не случилось. У меня кое-что было, но я все прошляпил.

— Пустился в игру? Проиграл? Это все Тамкин? Я же предупреждал тебя, Уилки, чтоб ты с ним не очень. А ты? Боюсь, что...

— Да, папа, да, я ему доверился.

Доктор Адлер предоставил свою руку массажисту, и тот ее умащал оливковым маслом.

— Доверился? И погорел?

— Да, боюсь, вроде того... — Вильгельм глянул на массажиста, но тот был поглощен своим занятием. Наверное, не имел привычки прислушиваться к разговорам, — Видимо, да. В общем, да. Надо было тебя послушаться.

— Ладно. Уж не буду тебе напоминать, сколько раз я тебя предупреждал. Это, наверно, очень тяжко.

— Да, папа.

— Не знаю, сколько раз тебе надо обжечься, чтоб ты что-то зарубил себе на носу. Все те же ошибки, вечно одно и то же.

— Совершенно с тобой согласен, — сказал Вильгельм с отчаянным лицом. — Как ты прав, папа. Те же ошибки, а я все обжигаюсь и обжигаюсь. Я не понимаю... Я просто глуп, папа, я дышать не могу. Грудь теснит, я задыхаюсь. Не продохнуть.

Он смотрел на наготу своего отца. Вдруг до него дошло, что доктор Адлер с трудом сдерживается, что вот-вот он взорвется. Вильгельм поник лицом и сказал:

— Никому не нравится невезенье, а, папа?

— Так! Теперь это оказывается невезенье. Только что это была глупость.

— Да, глупость, в общем, и то и другое. Я действительно никак не могу ничему научиться. Но я...

— Я не желаю вдаваться в эти твои подробности, — сказал его отец. — И я хочу, чтобы ты наконец усвоил: я слишком стар, чтоб взваливать на себя новую тяжесть. Просто слишком стар. И если кому-то так уж хочется дожидаться помощи — пусть подождет. Пора бы уж перестать дожидаться.

— Дело не только в деньгах. Есть и другое, что отец может дать сыну.

Он поднял серые глаза, ноздри у него раздулись, и это выражение мучительной мольбы окончательно взбесило доктора. Он сказал с предостережением:

— Смотри, Уилки! Ты злоупотребляешь моим терпением.

— Вот уж чего не хотел. Но одно твое слово, просто слово так много бы сделало. Я никогда не одолевал тебя просьбами, но ты недобрый человек, папа. Ты не даешь и той малости, о которой я прошу.

Он понял, что отец в полной ярости. Доктор Адлер хотел что-то сказать, потом приподнялся, прикрылся простыней. Рот перекосился, большой, темный, и он сказал Вильгельму:

— Ты хочешь превратить себя самого в мой крест. Но я не собираюсь взваливать этот крест. Скорей я тебя в гробу увижу, Уилки, чем допущу такое.

— Папа, послушай! Послушай!

— Да уйди ты, уйди! Видеть тебя не могу, слизняк! — орал доктор Адлер.

Вильгельм весь зашелся от точно такой же ярости, но сразу же он сник, охваченный безвыходной тоской. Еле выговорил, с какой-то светскостью даже:

— Хорошо, папа. Достаточно. Кажется, больше не о чем говорить.

И тяжело двинулся за дверь, прошел через бассейн, парилку, с трудом одолел два долгих марша. На лифте поднялся в холл. Справился в регистратуре про Тамкина.

Регистратор сказал:

— Нет, я его не видел. Но тут, по-моему, вам что-то есть.

— Мне? Дайте сюда. — Вильгельм раскрыл записку — это жена звонила. Прочел: «Просьба позвонить миссис Вильгельм. Срочно».

Всегда, когда получал от жены такие записки, он пугался за детей. Бросился к телефону, рассыпал мелочь из карманов на стальную гнутую полочку под аппаратом, набрал номер.

— Да? — сказала жена.

В прихожей лаял Пеналь.

— Маргарет?

— Да, я тебя слушаю. — Других форм приветствия не полагалось. Она сразу его узнала.

— Мальчики в порядке?

— На велосипедах катаются. А что такое? Пеналь, молчать!

— Меня напугала твоя записка. Хорошо бы ты пореже употребляла это твое «срочно».

— Нам надо поговорить.

От знакомых непререкаемых интонаций у него засосало под ложечкой, потянуло не к Маргарет, нет, но к тому давнему покою.

— Ты мне прислал чек с неверной датой, — сказала она. — Я не могу этого допустить. На пять дней позже. Ты поставил двенадцатое число.

— Ну нет у меня денег. И негде взять. Не отправишь же ты меня в тюрьму по этому поводу. Хорошо еще, если к двенадцатому раздобуду.

Она ответила:

— На твоем месте я бы постаралась, Томми.

— Да? А зачем? Ответь! Чего ради? Чтоб ты налево и направо меня поливала? Ты...

Она оборвала:

— Ты сам прекрасно знаешь, чего ради. Я --">