Карен Бликсен - Семь фантастических историй

которую она всю жизнь любила почти как меня, больше всех на свете. Однажды, сидя вместе за вышиваньем, девочки укололи пальцы, смешали кровь и поклялись в вечной сестринской верности. Воспитанием этой Агнессы пренебрегали, позволяли ей выделывать что ей вздумается, ну и вырастили из нее истинное дитя эпохи. Она забрала себе в голову, что похожа на милорда Байрона, о котором нынче столько разговору, стала одеваться как мужчина, по-мужски сидеть в седле, да к тому же писать стихи. Чтоб потешить Розину, я пригласила Агнессу пожить у нас последние недели перед свадьбой. Но в девчонок ведь бес вселяется, если они решат, что на карту поставлена любовь, и потом я догадалась, что она ухитрялась таскать записочки Розине от Марио.

Наутро перед свадьбой, когда уж мы с принцем потирали руки, Агнесса пригнала наемный экипаж, Розина выскользнула из дому, села в него, и они покатили по дороге в Пизу. Но у горничной Розины еще осталось понятие о совести, она мне их выдала, я тотчас велела запрягать, села в карету и погналась за ними. К полудню я догнала несчастную колымагу, Агнеса правила, одетая кучером, усталые клячи валились с ног, а мои-то лошадки были свежехоньки.

Увидя, как они бегут во весь опор, Розина вышла на дорогу, я тоже вышла и к ней подошла, и обе мы не проронили ни слова. Я посадила ее к себе в карету, на подружку и не взглянула и приказала кучеру поворачивать. Там, на пути к моему дому, стоит среди деревьев маленькая церквушка. Когда мы с нею поравнялись, Розина попросила придержать лошадей и минутку ее подождать. Я подумала: «Не иначе какой-то обет принести хочет», — и пошла с нею вместе. Но под этими темными сводами, в прохладном запахе ладана я со страхом и тоской поняла, что сердце юной девушки — само темная церковь, таинственный храм, и старухе нет туда доступа. Розина прошла прямо к алтарю и упала на колени. Она посмотрела в лицо Пресвятой Деве долгим взглядом, поднялась и прошла к двери мимо меня так, будто я — старая крестьянка и молюсь тут сама по себе. Я терзалась, мучилась, но не могла выдавить из себя молитву, будто мне сказали, что Пресвятая Дева и все святые оглохли. Потом я вышла, увидела, как она стоит у кареты и смотрит в сторону Пизы, и заговорила с ней. «Если ты не понимаешь, — сказала я ей, — я-то понимаю, какое это безумие нам разлучаться из-за мужчины. Не ты одна, я тоже могу дать обет. Клянусь тебе — пока я в состоянии поднять правую руку, я не благословлю тебя на брак ни с кем, кроме принца, иначе не гулять нам с тобой вместе в раю.» Розина взглянула на меня, присела в реверансе, как приседала девочкой, и не сказала ни слова. На другой день отпраздновали пышную свадьбу.

А через месяц Розина подала прошение Папе об отмене ее брака на том основании, что он так и не был осуществлен. Скандал был ужасный. У принца могущественные друзья, а она молоденькая, неопытная и, главное, совсем одна. Но она стояла на своем с таким упорством, что всех заставила о себе говорить и привлекла на свою сторону. Принца не любили главным образом из-за этой его несчастной страсти к деньгам. А простолюдину, сами знаете, больше нравится нежная, возвышенная страсть. Розину стали почитать чуть ли не святой, и, когда ей наконец удалось объявиться в Риме, ее окружали на улицах толпы и приветствовали, как оперную примадонну.

Розина бросилась к ногам Святейшего со всеми своими удостоверениями от римских докторов и повитух. Принц свалился замертво, когда ему об этом сообщили, и на три дня потерял дар речи. Обретя его вновь, он перво-наперво велел закрыть ставни, чтобы не слышать с улицы песен о пизанской непорочной деве. Он грыз ногти и воображал счастье юных влюбленных — думаю, это неплохо у него получалось. Во всяком случае, едва у нее в руках оказалось письмо Папы об отмене брака, они с Марио поженились.

В это время, когда кругом только и речи было, что о Розине, я отказалась видеть ее и старалась о ней не думать. Но на что прикажете обратить мысли старухе, когда она решила не думать о том, что их занимало семнадцать лет?

Два месяца назад я узнала, что внучка моя ждет ребенка. Хоть я и не рассчитывала на иное, это был последний удар. Уж и не знаю, как я пережила его. Я думала о ее матери, о своем обете. Надежда моя на святых окончательно пошатнулась. День и ночь у меня перед глазами была Розина, какой стояла она тогда на коленях в церкви, и сердце мое переполняла такая тоска, от какой можно вы, кажется, избавить даму в моем возрасте. В конце --">