протоиерей Михаил Викторович Ардов - Труды и дни Ахматовой

попали бы в детский дом…

На восьмидесятой странице Вы приводите еще один документ из того же чекистского ведомства – “агентурное донесение, датированное 23 ноября 1958 года: “Объект большую часть времени проводит в Москве, живет у Ардовых, летом предпочитает дачу в Комарове, построенную для нее Литфондом…””

Этот донос я прочитал не без чувства удовлетворения. Мне припомнилось, как 7 марта 1966 года мы с Иосифом Бродским побывали на кладбище в Павловске и, убедившись, что там хоронить Анну Андреевну невозможно, сообразили, что она сама в “Приморском сонете” указала место для своего погребения:

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда…

Там средь стволов еще светлее,

И все похоже на аллею

У Царскосельского пруда.

Так вот, оказывается, неведомый стукач в пятидесятых годах был тех же мыслей, что и мы с Бродским, он писал об Ахматовой: “Часто ходит на кладбище, расположенное в полутора километрах от дачи. Такое впечатление, что подыскивает место для себя”.

А теперь я позволю себе предложить Вам некое дополнение. В Вашей книге довольно много внимания уделяется “Реквиему”, Вы пишете о мюнхенском издании этой вещи и о том, как она расходилась в самиздате. Мне представляется, что кое-кому из Ваших читателей было бы небезынтересно узнать, каким образом “Реквием” начал распространяться, и тут я прибегну к автоцитате (Монография о графомане. М., 2004):

“У меня есть грех перед Ахматовой, но она мне его при жизни простила. Грех этот заключается в том, что из-за меня “Реквием” стал распространяться в списках.

В шестьдесят втором году Анна Андреевна, наконец, решилась записать эти стихи, которые, по ее собственному выражению, до той поры “лежали на дне ее памяти”. Я и раньше слышал кое-что из этого цикла в ее чтении, но мне не удавалось запомнить ни одного стихотворения целиком.

Когда “Реквием” был записан, Ахматова никому не давала его переписывать, а только разрешала читать свой собственный экземпляр где-нибудь в соседней комнате. Однажды, когда к ней пришел какой-то гость, я попросил стихи почитать и успел переписать их, пока визитер у нее сидел.

“Реквием” списал у меня мой учитель и почитатель Ахматовой – профессор Александр Васильевич Западов. Через несколько дней к Анне Андреевне пришел редактор из издательства “Советский писатель” Виктор Фогельсон. Когда Ахматова показала ему эти стихи, он сказал, что знает их, – видел у Западова. Анна Андреевна сейчас же сообразила, каким образом “Реквием” мог попасть к Александру Васильевичу.

После ухода Фогельсона у нас последовало объяснение, но сравнительно легкое и непродолжительное, так как Ахматова сама уже склонялась к тому, чтобы показать стихи в какой-нибудь журнал. “Реквием” сейчас же был послан в “Новый мир”. Там его печатать не решились, но зато сотрудники переписали его для себя.

Как и следовало ожидать, вскоре после этого “Реквием” вышел в Западной Германии, Анне Андреевне доставили экземпляр мюнхенского издания. И всякий раз, когда она брала эту книгу в моем присутствии, произносила бытующую на Ордынке цитату из Зощенки:

– Минькина работа.

На машинописном экземпляре “Реквиема”, подаренном мне, Анна Андреевна сделала такую надпись:

“Михаилу Ардову – стихи, которые около четверти века лежали на дне моей памяти – чтобы для него вновь возник день, когда они стали общим достоянием.

Анна Ахматова”.

Вы цитируете очерк Сергея Бондарина, он описывает очередь у магазина на Кузнецком мосту, в которой ранним утром стояли жаждущие купить “Бег времени” – последнее прижизненное издание Ахматовой. К этому я могу кое-что добавить.

Вполне возможно, что Бондарин наблюдал скопление людей у магазина, который именовался “Книжная лавка писателей”. На первый этаж там пускали всех желающих, а на второй, где продавались самые дефицитные издания, могли заходить лишь члены Союза писателей и их доверенные лица.

Так вот, в декабре шестьдесят пятого Анна Андреевна, а она, как помним, находилась в Боткинской больнице, попросила меня поехать в писательскую лавку и получить двадцать экземпляров “Бега времени”, которые были приготовлены для нее.

Поднявшись на второй этаж, я увидел довольно большую очередь, состоящую из московских литераторов, – каждый из них имел право купить один экземпляр книги Ахматовой.

Я встал в очередь, а передо мною оказался Сергей Васильевич Шервинский. Мы с ним --">