Анджей Стасюк - Белый ворон

ними, – сказал Малыш.

Он отпустил меня и держался за стену. Я кивнул.

Дорога исчезала на глазах. Вьюга слепила. Потом пошло в гору, начался лес, и я чуточку прозрел. Там, где деревья росли реже, дальше друг от друга, снег лежал полукруглыми сугробами, напоминающими лезвия какого-то оружия. Я пытался хоть что-нибудь разглядеть, но ничего не было. Небо рушилось на землю, ломало кроны деревьев. Я не слышал собственного дыхания, только чувствовал, как горячий и жесткий воздух входит и выходит, но ничего не слышал. Я пытался идти быстро. Какое у них преимущество? Пять? Десять минут? Триста, четыреста метров? Да, неважно. Взгляд не проникал дальше нескольких шагов. Я перся, вглядываясь в их следы. Все вверх и вверх. Ощущение было, будто ходишь по кругу, как в полной темноте, когда невозможно нащупать ни стену, ни какую-нибудь мебель. Наконец началось ровное место. Я почувствовал, как уменьшается боль в ногах и в груди. Остановился. Из головы не выходила та пачка сигарет. Сесть бы и закурить. Я двинул дальше. По следам ничего невозможно было определить. Они попросту были и вели в глубь белизны. Я мог идти чуть быстрей. Они тоже могли. Я подумал, что сумею догнать их на уклоне. Но этого делать не пришлось. Деревья слева исчезли. Снег теперь летел из-под земли. Воздушный поток выбрасывал вверх белые клубы, прямо как пар над кастрюлей. Именно так это и выглядело. Следы подходили к краю, снег тут был разметан и истоптан. И никого не было. Я обошел все поблизости. Но не нашел ничего. Снова вернулся к обрыву. Подойти к самому краю я побоялся. Трудно было определить, что тут прочная опора, а что видимость.

Я возвратился, рассказал все Малышу. Мы стояли у подножия обрыва.

– Надо туда забраться, – сказал он.

Подъем был крутой, но камни и сломанные деревья служили какой-никакой опорой. Мы поднимались зигзагом на некотором расстоянии, время от времени дотрагиваясь друг до друга взглядами, посматривая, чтобы сквозь метель угадать значение безмолвных и противоречивых жестов. Когда уже не было видно того места, с которого мы начали подъем, Малыш свистнул. Далеко слева и гораздо выше. Глинистая осыпь подавалась под ногами, когда, раскоряченный, как лягушка, я полз в ту сторону.

Это была зеленая куртка Бандурко. Он лежал на животе головой вниз, ноги пытались догнать его и подвернулись под каким-то противоестественным углом. Мы осторожно перевернули его на спину. Он был мягкий и тяжелый. На лице маска из крови и земли. Мы взяли его под мышки и стали спускать. Под собственной тяжестью тело двигалось легко. Нужно было только обходить камни. У подножия Малыш взял его спереди, а я за ноги.

Мы уложили его около печки. Я обмыл ему лицо. Из-под волос у него сочилась кровь.

– Дышит, – сказал Малыш. – Еле-еле, но дышит.

Он принялся расстегивать ему куртку, чтобы добраться до сердца и послушать. И сразу же сунул мне под нос пальцы. Они были красные. Малыш схватил штык и распорол снизу доверху все, что было на Василе. И мы увидели рану, небольшую удлиненную рану, из которой текло и текло. Вся грудь и живот красные. Мы накрыли Василя остатками одежды и спальником. Глаза у него были закрыты. Я наклонился над ним и произнес его имя. Его дыхание стало хриплым. Возможно, он слышал меня, а может, нет, но он явно что-то пытался сказать: губы у него шевелились. Я приблизил ухо к его губам. И услышал шипящие, свистящие звуки, складывающиеся в два слова: «Сказал ему… сказал ему…» Я почувствовал щекотку. Из него выходили прозрачные красные пузырьки, точь-в-точь как мыльные, и я ждал, что вот они оторвутся, медленно, величественно вознесутся ввысь, поплывут в неподвижном, просвеченном воздухе к окну и лопнут, исчезнут от уколов солнечных лучей.

– Сказал ему…

Мы опять полезли вверх. Кончился оползень, глина, деревья и отдельные камни. Выше была стена из огромных глыб, прорезанная горизонтальными трещинами, а еще выше, страшно высоко, нависал язык козырька. Точно застывшая каменная волна. Мы продвигались вдоль серых блоков песчаника, цеплялись за них, заглядывая во все дыры, как в окна в огромной каменной стене или как в закоулки между кривыми старыми окошками. Мы нашли Костека, но дотянуться не могли. Надо было пробраться на другую сторону этой стены, в тень козырька. Там между обрывистым склоном и каменной ловушкой было что-то наподобие коридора – темного, холодного и опасного. Но мы пробрались.

Ему не повезло. Он упал головой вниз. Вошел в щель, как хорошо пригнанная --">