Альберто Моравиа - Преступление в теннис-клубе

Альберто Моравиа Преступление в теннис-клубе

В середине зимы правление Теннис-клуба — одного из самых известных клубов нашего города — решило дать большой бал. Правление в составе синьоров Лучини, Мастроджованни, Коста, Рипанделли и Микели, ассигновав значительную сумму на шампанское, ликеры и пирожные, а также на то, чтобы нанять приличный оркестр, перешло к составлению списка гостей. Члены клуба в большинстве своем принадлежали к тому классу общества, который принято называть «крупная буржуазия»: это были отпрыски богатых и почтенных семейств, и все они, поскольку работать где-то все-таки было нужно, делали вид, что заняты какой-то профессиональной деятельностью. Поэтому им нетрудно было набрать среди родственников, друзей и знакомых необходимое число имен, перед многими из которых стояли дворянские титулы, пусть не самые высокие, но внушительные и способные придать празднеству аристократический блеск, когда отчеты о нем появятся в светской хронике. Но в последнюю минуту, когда оставалось только разослать приглашения, возникло — как, впрочем, всегда бывает — неожиданное затруднение.

— А княгиню пригласим? — спросил Рипанделли, молодой человек лет за тридцать, с черными блестящими волосами, черными глазами и безукоризненно-правильными чертами смуглого узкого лица; эта южная красота придавала ему сходство со знаменитейшим американским киноактером, о чем он и сам знал и умело пользовался этим, чтобы произвести впечатление на женщин.

Мастроджованни, Лучини и Микели одобрили мысль пригласить «княгиню»: будет еще одно, а может быть, единственное развлечение. И они, хохоча и хлопая друг друга по спине, стали вспоминать все события последнего вечера: пьяную «княгиню» с мокрыми от шампанского волосами, спрятанные туфли и то, как она дожидалась отбытия последнего гостя, чтобы уйти босиком…

Только Коста, каркающая ворона, как все его называли, высокий, какой-то развинченный, в толстых черепаховых очках на длинном носу, всегда плохо выбритый, со щетиной на впалых щеках, только один Коста воспротивился:

— Нет, на сей раз пусть княгиня посидит дома… Хватит с меня того, что было на прошлом балу. Хотите развлекаться — отправляйтесь к ней с визитом, а здесь ни за что…

Его сотоварищи возмутились и выложили ему все, что о нем думают: он просто дурак, вечно портит им праздник и, в конце-то концов, не он хозяин в клубе.

Уже два часа они сидели в комнатке правления, где плавали в воздухе облака табачного дыма и было жарко и сыро из-за свежевыбеленных стен; под пиджаками у всех были надеты толстые пестрые свитеры. А там, за стеклами, торчала одна-единственная еловая ветка, такая неподвижная и печальная на сером фоне неба, что, даже не выглядывая наружу, нетрудно было догадаться, что моросит дождь. Коста встал и резко сказал:

— Я знаю, вы опять собираетесь учинить над этой несчастной какое-нибудь свинство. Так вот, говорю вам раз навсегда: это подлость, и вам самим должно быть стыдно…

— Коста, право, я считал тебя умнее, — заявил Рипанделли, продолжая сидеть.

— А я тебя порядочнее, — ответил Коста, снял с вешалки пальто и вышел, не прощаясь. После пятиминутной дискуссии правление единогласно решило пригласить на бал «княгиню».

Бал был открыт в одиннадцатом часу вечера. Весь день лил дождь, ночь была сырая и туманная. Из дальнего конца загородного проспекта, где высилось деревянное строение клуба, можно было наблюдать внизу, в отдаленном сумраке, между двумя темными рядами платанов, размытый свет движущихся огней: это подъезжали машины приглашенных. В вестибюле специально нанятый гардеробщик принимал пальто у гостей, и потом они — дамы в воздушных туалетах, мужчины во фраках, — беседуя и смеясь, проходили в огромный, ослепительно освещенный зал.

Просторный зал был во всю высоту дома, на уровне второго этажа вдоль стен тянулась галерея с деревянной, выкрашенной в синий цвет балюстрадой. На галерею выходило несколько раздевалок и кладовок для спортивных снарядов. На потолке висела огромная люстра, того же цвета и в том же стиле, что и балюстрада; по случаю праздника к ней прикрепили гирлянды венецианских фонариков, разбегавшихся во все четыре угла. Цоколь тоже был крашен синим, а под скосом --">