Арсен Борисович Титов - Кавказские новеллы

ответил Дато, но через секунду размышления ради правды сказал: — Если чего-то не знает, то самого немногого.

— Тем более! — сказали все.

И из их рассказа я узнал следующее.

Трудно представить, чтобы в наших горах появился разбойник, потому что легче и успешнее промышлять было за хребтом. А наши горы разбойникам мало представляли интереса из-за непроходимости. Но стали строить железную дорогу с едва не самым длинным в мире туннелем, и вместе со строительством такой человек объявился. Он был из наших. До поры до времени он вел пристойный образ жизни. Тут же словно сдурел, или будто вместо одного человека появился другой. Он сговорился с некоторыми строителями дороги в шайку и стал грабить. Никому это не понравилось, кроме, разумеется, их самих. Им было весело угнать корову или утащить поросенка, а то отнять деньги у одинокого путника, избив его до полусмерти. Округе же их дела веселья не множили.

После войны нашелся еще один такой, со станции. Он посмотрел фильм про Арсена из Марабды и стал грабить, называя себя его именем. Утащит, например, курицу, вычерпает из марани вино и говорит, что это сделал Арсен. Однажды у старика-нунисца он отнял козу.

— Отдай! Я Арсен! Я у богатых отнимаю, неимущих наделяю. Всяк меня благословляет! — сказал он.

В Нуниси кинопередвижка не могла проехать, потому они там фильма не видели, но знали его в пересказе.

— Возьми! — сказал нунисец. — Возьми, если есть кто-то беднее меня!

Конечно, участковый вскоре поймал вора. На суде, согласно процедуре, спросили его имя и фамилию. Вор назвался. Подлинного его имени я приводить не буду, назову его, например, Вором Безродным.

— Имя и фамилия? — например, спросил судья.

— Курд Угваришвили (Вор Безродный)! — например, ответил вор.

— Как Вор Безродный! — вскричал бедный нунисец. — Он же назвался Арсеном. Вору Безродному со станции разве бы я отдал свою козу!

С этим было так. А с тем и его шайкой вышло по-другому. Они вооружились и до того распоясались, что сами родственники, не перенеся позора, сказали сдать его властям. Однако он к своим не приходил, а если в деревню заявлялся, то кутил у кого-нибудь чужих, пользуясь законом гостеприимства. Тогда родственники решились на хитрость. Они пришли в самый крайний чрдилийский дом и сосватали за своего юношу черную и худую, как кочерга у плохой хозяйки, девушку. Это они, конечно, сделали не специально — просто иной девушки в этом доме не было. И, конечно, хозяин самого крайнего чрдилийского дома обезумел от такой удачи. Но это уже другой разговор. Они сосватали за своего юношу черную и худую девушку, состоялась свадьба, на которую, конечно, явился возомнивший о своей неприкосновенности злодей. Его схватили. Он сказал:

— Так-то вы чтите обычаи предков!

— Мы здесь ни при чем, мы здесь сами гости! — сказали родственники.

— Но гость не бывает для одного дома! Гость бывает для всей деревни, если, конечно, деревня хорошая! — сказал злодей.

— Извини, но этот дом уже стоит в Зваре, и мы здесь сами гости! — сказали все чрдилийцы. А зварцы в свою очередь указали на принадлежность дома чрдилийцам, чем обосновали свою невиновность.

Таким образом, злодей не смог со всей уверенностью обвинить в нарушении обычая предков ни родственников, ни всех остальных.

Потом наши и зварцы устроили покаянный молебен. А дом стал называться для шедшего снизу концом Чрдили, для шедшего же сверху — началом Зваре. И якобы первенец у той черной и худой невестки родственников злодея, поступивших таким не вполне обычным образом, родился светловолосым и статным, передав светловолосость и статность всем последующим мужчинам, оставив женщин черноволосыми, но не столь худыми.

— Знак это! — сказал хозяин дома Шота, коснувшись своих светлых волос и поглядев на меня.

Когда мы наконец смогли выйти со двора, нам оставалась уже только последняя электричка — и то, если идти к ней скорым шагом.

— Обратно возвращайся тропой мимо бывшего нашего виноградника — там короче! — посоветовал Дато.

— Теперь уже не важно! — отозвался я, думая о том, что обратно ведь мне не придется тащиться с двумя большими корзинами, но про Дато полагая, что он беспокоится о том, чтобы я не завернул на обратном пути в этот чудесный дом, умеющий быть одновременно концом одной деревни и началом другой.

— Все-таки! — сказал Дато.

Едва мы внизу вышли на станционную дорогу и миновали старую мельницу, --">