Алекс Тарн - Это сладкое слово — «свобода»

некий мудрец растолковал пигмеям — что к чему. Противное гложущее чувство именовалось чувством излишней свободы, и излечивалось чрезвычайно просто. Для этого-то и существовал вождь. Конечно, не только для этого — были у него и всякие другие обязанности, но эта не без основания полагалась самой необходимой.

Итак, в любое время дня или ночи любой пигмей, неважно какого пола и возраста, мог зайти в хижину вождя и особым образом покивать. В ответ Леон должен был повернуться к страждущему спиной, наклониться и задрать свою набедренную повязку. Пришедший за помощью пигмей начинал старательно вылизывать задницу вождя. Неприятное чувство свободы бесследно исчезало уже после нескольких минут, и вскоре исцелившийся облегченно выпархивал наружу, радостный и готовый к новым свершениям.

Так все и шло, из года в год, по древнему, раз и навсегда заведенному обычаю. И все бы хорошо, да вот загвоздка — что было делать самому Леону? Освобождая своих соплеменников от тяжкого бремени, сам он оставался неисцеленным. Примите во внимание полнейшую изоляцию, в которой пребывало маленькое племя. Как управлялись с этим вожди до него? Впрочем, сейчас Леон припоминал, что предыдущий вождь время от времени куда-то отлучался. Но куда? Возможно, в те годы поблизости жили какие-нибудь соседи? Возможно… но теперь, на многие сотни миль вокруг, не было никого, кому он, Леон, мог бы полизать задницу. Никого! Несчастный долго ломал голову и, наконец, придумал. Решение было простым и эффективным.

Чурбан. Да, да, самый обыкновенный чурбан. Леон отправился в лес, вырубил там бревно из мягкого дерева, хорошенько отшлифовал и установил его в своей хижине. Жена, правда, немного поворчала, однако — вождь он или не вождь?!.. — в конце концов смирилась с новым жильцом.

Сначала язык сильно занозило. Но все это были такие мелочи — тем более, легко устраняемые при помощи дополнительной шлифовки. Главное же заключалось в том, что Леон наконец-то начал избавляться от тяжкого бремени свободы. Теперь он твердо знал, что есть и ему облегчение в этом мире. Шли дни, и люди племени не могли нарадоваться на своего вождя. Давно уже они не видели его таким веселым и полным сил. Леон снова стал ходить на охоту, и даже завалил в одиночку огромного слона, вожака стада, сильно досаждавшего пигмеям в последние месяцы.

Однажды он проснулся от страшного ночного кошмара. Жена мирно посапывала рядом, вокруг спокойно спало все племя, но Леон отчего-то остро чувствовал ужасное, ни с чем не сравнимое одиночество в этой мокрой лесной ночи, в сумасшедшем ворохе липких от пота банановых листьев, воняющих его собственным страхом. Он привстал на колени, потянулся к чурбану, как к последней надежде на спасение, и принялся истово вылизывать его шершавую деревянную задницу.

Шершавую? Задница чурбана была непривычно гладкой… гладкой и теплой… более того, Леон вдруг ощутил на языке головокружительный вкус сладкого женского пота. Чурбан шевелился, чурбан жил… вернее ожил… прекрасная молодая пигмейка стояла перед его восхищенным взором! Она наклонилась и поцеловала его в рот самым пьянящим поцелуем, какой только был в его многоопытной жизни немолодого уже пигмея, вождя и охотника.

Очи ее сияют, как голубиные крылья под луной; волосы струятся — как стада антилоп, сбегающих с гор; зубы белеют, как зебры, выходящие с водопоя — все они без порока, и бесплодных нет между ними. Как алая нить — ее губы; как дольки граната — виски ее. Две груди ее — как двойня газели, пасущаяся среди лилий. Вкус нёба ее — как вкус меда, вкус грудей ее — как вкус медовых сот, запах ее — как запах яблок…

Пигмей Леон распахнул свою душу настежь и упал в сладкий омут объятий. Он был на вершине блаженства и стонал так громко, что проснулась жена. С ужасом и изумлением смотрела она на мужа, катавшегося по земляному полу хижины в обнимку с деревянным чурбаном. Накануне прошел дождь, и теперь весь пигмей Леон был по уши перемазан липкой глиной и грязью. Перепуганные дети верещали в углу.

Это был последняя его ночь в качестве вождя. Сами понимаете, племя не могло оставить столь важную функцию в ненадежных руках сумасшедшего пигмея. Можно сказать, что зад его мигом утратил свой прежний авторитет и теперь уже решительно не годился для лизания. Племя избрало нового вождя, а Леона изгнали. Лучше было бы ему, дураку, тихо уйти, но он все рвался назад, плакал и просил вернуть ему его красавицу. Совсем --">