Ицхокас Ехудович Мерас - Рассказы из сборника «На полпути»

— Пора, — говорю ей.

Она смотрит на меня.

Обнимаю ее за плечи, плечи вздрагивают.

— Гина, в твоих глазах…

— В самом деле?

— В самом деле.

Потому что уже слышны шаги.

— Иди один. Сегодня я останусь. Ты не обидишься?

По длинной извилистой лестнице — шорох шагов. Витас всегда возвращается в такое время.

Гина поднимается, подходит совсем близко, смотрит вверх, мне в лицо.

Она смеется странным смехом.

— Ты знаешь, что такое время? Что это — время?..

Я ничего не отвечаю.

— …порой за какие-то мгновения можно отдать очень много, может, даже половину жизни… Почему?

Половину жизни? Не знаю. Может, потому, что луна освещает не все море, а только его половину?

Вверх по лестнице поднимается Витас.

Гина оборачивается в сторону шагов, загораживает ему дорогу. Я иду спать.

Уже, пожалуй, и вправду пора.

— Гина?

Солнце жарит, слепит глаза. Слепящее южное утро.

— Гина?!

Возле маленького автобуса кто-то топчется. Звучит молодой девичий смех. Гина.

— Гина?!

Она берет меня за локоть.

— Поехали в горы. Поехали?

Молчу.

— Где Витас? — спрашиваю я наконец.

— Не знаю. А что?

— Да… просто так.

Может, я обознался? Кто эта девушка?

— Гина?

— Ну да… Ты что, меня больше не узнаешь?

День еще долгий.

Хотелось бы, чтоб скорее наступил вечер.

И кто-то взмахнет рукой, сумерки падут, как покрывало. Порозовеет Ай-Петри. Луна осветит полморя.

Хочу, чтоб стрекотали цикады.

Цикады — это большие кузнечики. А может, птицы? Маленькие, пестрые, с блестящими перышками.

Порой кажется, что они плачут, порой — что смеются.

ЗЕМЛЯ ВСЕГДА ЖИВА

Закатное солнце, красное, как огонь, смотрело с другого края в овраг, но не видело там больше ни живой души, хотя тот, живой-здоровый, стоял возле длинного неровного рва, огибавшего карьер, а его приятели толпились все в куче, разбирая вещи и одежду, оставленные расстрелянными.

С тем же оскалом, такими же стеклянными глазами, как мгновение назад, когда сделал последний выстрел, он осмотрел беспорядочно сваленные во рву голые тела. Вслед за его взглядом, только теперь бесшумно, повторило круг черное око ствола автомата. Железный приклад все еще жестко упирался в плечо.

Он знал, что это все, что больше уже сегодня не будет, но все еще не хотел отпустить, крепко сжимал железо, которое в его руках умело убивать.

Упершись взглядом в красное солнце, зависшее сбоку, он невольно прищурился, потом широко раскрыл глаза, всматриваясь в компанию, стоявшую вокруг груды вещей. Взгляд останавливался на каждом в отдельности. О вещах он в тот момент вовсе забыл, видел только живое. Глаза его блестели стеклянным блеском, ему хотелось снова нажимать на курок и стрелять, снова стрелять, хоть бы и в этих. Указательный палец правой руки как бы сам собою согнулся и наполовину нажал на курок…

— Пустить бы пару очередей — я и этих всех уложил бы, ни одного бы не осталось, — подумал он и довольно рассмеялся. — Ни одного не осталось бы, всех бы пострелял.

Он уже представлял себе, как они валятся в ров, подняв руки, как боль искажает, кривит их лица, как застывают на устах проклятия, как в желтый, словно прозрачный песок впитываются брызги крови, оставляя темные, быстро сохнущие дорожки.

Он придержал свой палец, обернулся и снова уставился на голые мертвые тела, как попало свалившиеся в ров.

«Если бы они все сейчас поднялись, я снова мог бы стрелять», — думал он.

Он погладил ствол автомата и обжег руку: автомат все еще был горячим.

Он ругнулся несколько раз и только тогда услышал шепот:

— Мама, мама, мама…

И потом еще:

— Открой глазки, открой глазки…

Девочка нежно гладила волосы матери, но мать была неподвижна. Она лежала, свесив голову, со сплетенными ногами, с отливающими синевой губами, и только руки были заведены, как и раньше, за спину, а пальцы тесно переплетены, словно она все еще старалась защитить, собственным телом закрыть свое дитя.

Девочка гладила маму по щекам, но щеки застывали, своими крохотными пальчиками она пыталась открыть маме глаза, но веки были тяжелые, такие тяжелые, как у деревянной куклы, и снова опускались.

— Открой глазки, ну открой…

Он обрадовался. Не чувствовал боли в обожженной руке. Снова передернул затвор автомата, снова положил указательный палец на курок, потверже упер приклад в плечо.

Девочка никак не могла --">