Джон Кинг - Белое отребье

Джон Кинг Белое отребье

Посвящается моей семье

«Старая одежда отвратительна, – продолжалось неустанным шепотом. – Мы всегда выбрасываем старую одежду. Чем штопать, лучше выбросить, чем штопать, лучше выбросить, чем штопать, лучше выбросить…»

«О дивный новый мир», Олдос Хаксли.

Человек в белом пальто приходит в тот момент, когда хорошие девочки, укрывшись одеялами в своих постельках, мечтают о говорящих куклах, и тут коротко звенит дверной звонок, настолько коротко, что сам звук его ускользает прочь и кажется, что это феи, живущие за гаражами, так подшучивают, в темноте раздается звук разбившейся у паба бутылки – далеко-далеко, и в постели так безопасно, тепло и уютно, а этот человек в белом пальто распахивает дверь, прокрадывается на цыпочках в гостиную, туда, где Бен вытянулся на диване, положив свою огромную голову маме на колени, и он дремлет, и ему снится, как он гоняется за кроликами по летним зеленым полям, за пушистыми кроликами, которых он никогда в жизни не видел и не мог поймать, даже если бы захотел, потому что, видите ли, Бен уже давно не щенок, он уже вырос и отжил свое, он устал после своей последней прогулки, у него на коленях опухли суставы, рак пожирает его желудок, колтуны поселились под серыми пятнами шерсти, а раньше она была черной и сияла, он всегда был красивый мальчик, очень дружелюбный, и даже сейчас он лениво вертит хвостом, встречая этого незнакомца, у Бена нет ни одной поврежденной кости во всем теле, и он любит эти свои прогулки, свежий воздух и возможность принюхаться, пописать и покакать, он любит лето, любит развалиться на солнце, и сегодня он тоже хотел бы это сделать, но его тело лишь раскачивается и тихонько плачет, он прихрамывает, он хотел бы побегать на прогулке так, как делал это, когда был щенком, но его тело – в нем вся проблема, в его возрасте, он устал, он лежит на диване, улыбаясь, только лишь улыбаясь.

На самом деле Бен видит только формы, потому что его глаза затуманены катарактой, он как будто вернулся в то время, когда был новорожденным и точно так же пытался понять, что это вокруг за очертания, – во всяком случае, так говорит мама, – заключенные в рамки фотографии его щенячьей мордочки расставлены по всей комнате, каучуковый нос Бена дергается, принюхиваясь к этому человеку, к смеси лосьона после бритья и антисептиков – Руби готова поспорить, что это пахнет клубникой, она сидит на верхней ступеньке лестницы, и ее не видно, мама уже прочитала ей сказку на ночь и велела спать крепко, чтобы серенький волчок не укусил за бочок, погладила ее по глазам и волосам – девочка всегда хорошо себя вела и слушалась, но сегодня она не сможет заснуть, а у мамы красные глаза, как если бы она плакала, и вот Руби наблюдает через перила лестницы за длинными мамиными пальцами, поглаживающими Бена по голове, мягко-мягко касаясь его век, раздается звук маминого голоса, шепчущего: «Хороший мальчик, красивый мальчик», и глаза Бена снова закрываются, и он глубоко вздыхает всей грудью, всем сердцем – он счастлив, так счастлив, потому что ему не нужно двигаться, ему не больно, когда он лежит без движения, тепло электрического обогревателя и прикосновения маминых рук – это все, что ему нужно, Руби смотрит на человека в смешном белом пальто, который спокойным тоном разговаривает с мамой, но она не слышит, что он там говорит, у него на одну сторону зачесаны волосы и на шее повязан галстук, он наклоняется вперед и дотрагивается до Бена, и почему-то поблизости нет ни одной из игрушек Бена, ни мячика, ни пластиковой кости, и Руби не совсем понимает, что же на самом деле она видит – она ведь только ребенок.

Полицейские машины мчатся на всех парах по обочине дорога, синие огни мигают, словно в эпилептическом припадке, шины визжат на старте и на тормозе – Руби насчитала три машины с двумя фургонами позади, с номерами на крышах, чтобы видно было их коллегам на вертолетах, – грохот врывается в окна, сирена визжит как щенки, которых пытаются утопить, недвижимые трупы собак, огромный человек в бронежилете размахивает полицейской дубинкой, а машины проносятся вдоль автострады, щелкают наручники, и их язык – «fuck-fuck-fuck» через слово – смешивается с ревом моторов, трое мальчишек карабкаются по насыпи, но механический «Старина Билл»^[1] слишком тяжел, медленный, не может догнать этих замарашек – кожа да кости – мечущихся по --">