Светлана Владимировна Василенко , Юрий Борисович Орлицкий , Павел Михайлович Ершов , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Владимир Алексеевич Губайловский , Алиса Аркадьевна Ганиева , Владимир Владимирович Аристов , Марлен Михайлович Кораллов , Оксана Стефановна Забужко , Юрий Игоревич Андрухович , Валерия Ефимовна Пустовая , Илья Исаакович Риссенберг , Анна Голубкова , Павел Михайлович Крючков , Наталья Андреевна Сиривля , Владимир Алексеевич Берязев , Елена Алексеевна Погорелая , Ольга Балла , Борис Шапиро , Виктор Александрович Бейлис - Новый мир, 2011 № 07

может

Без исключений быть ни в чем и никогда, —

и только потому “Любовь еще быть может…”

Звучало и звучать осталось навсегда.

(“Перенос”)

 

Анна Романова. “Знаю, куда иду — в небесное Отечество…”. Дорогами отца Павла Груздева. — “Новый город”, Рыбинск, 2011, № 2 (8).

О жизни и служении архимандрита Павла Груздева (1910 — 1996), благословленного на монашество еще патриархом Тихоном. Отец Павел прошел сталинские лагеря, в 1958 году был рукоположен в священники. “Последние три с половиной года земной жизни архимандрит Павел прожил в сторожке рядом с Воскресенским собором Тутаева”. Где не было даже умывальника. Могила о. Павла на Леонтьевском кладбище левобережного Тутаева давно стала местом паломничества. Очень рекомендую о нем книгу Наталии Черных “Последний старец”.

В совместной с “НМ” рубрике “„Новый мир” — „Новый город”” здесь публикуются стихи прошедшей через Волголаг Анны Радловой (1891 — 1949), место захоронения которой обнаружили учащиеся рыбинской школы № 15 вместе с учителем Л. В. Юрченко. Кстати, жизнеописание о. Павла — одна из настольных книг Ильи Любимова, фрагмент интервью которого журналу “Фома” — выше.

 

Илья Фаликов. Надоело кланяться. — “Знамя”, 2011, № 5.

О сборнике работ Александра Агеева “Конспект о кризисе” (2011).

“Но не кто иной, как он сам потребовал от вялого писателя наличия мировоззрения (выделено Агеевым. — И. Ф .), заметив в скобках: „ (пишу это страшное слово и думаю: о боже, чего только мне не скажут по этому поводу)”. Роднянская назвала его „левым либералом”, а этот „западник” (внук крестьян по отцу и матери) без оглядки на братьев-„нигилистов” выдал сполна Фукуяме с его „Концом истории”. Агеев полагал: наш вялый осмелел насчет скепсиса и безответственности после знакомства именно с фукуямовским концептом…

„Краткие списки” любимых и нелюбимых авторов лишь частично совпадают, скажем, с моими, но это дело десятое, то есть частное. Он перманентно сражался с Немзером, но сердечный отклик на „Дневник читателя” (за два года) — можно сказать, чистая лирика. Надо, наверно, отметить, что наиболее непримиримо он бился с „неподкупным Басинским” (намек на „неистового Виссариона”?) — на вытоптанной площадке вокруг реализма. Притом это Агеев, противник горьковеда Басинского, прочувствованно говорит: „Горький еще вернется. Мы его не дочитали”, и не надо искать у Агеева один и тот же ценник на ком-то или на чем-то.

Это люди одного поколения, но никакого возрастного патриотизма или шовинизма у Агеева нет. О. Павлова, например, он активно не принял не потому, что тот пришел с каким-то там молодым, неведомым нахрапом, а потому, что увидел в нем автора, не справившегося с собственным — не очень-то и большим — жизненным опытом, натужного копировальщика Платонова и Солженицына. С другой стороны, Агеева сокрушает странноватая продукция молодящихся патриархов — Маканина и Аксенова.

Кто бы мне сказал, что такое харизма? Агееву это смешное словцо дико не нравилось. Но вот бывает же так, что ты с человеком не очень-то и согласен, но слушаешь его. Слушаешь. С Агеевым — именно так. Харизма?

Крохотный мемуар. В 99-м у меня шел в „Знамени” очерк через отдел, названия которого я не знал, но пару раз туда заглядывал. Над угловым столом нависала белокурая голова, затылком приветственно кивавшая входящему. Человек безотрывно читал-писал. Один раз я мельком увидел лицо. Хорошее, русское. Я не знал, что он тут — главный. Согласитесь, это — стиль”.

 

Алексей Цветков, Алексей Бартошевич. Очередная попытка. О новом переводе “Гамлета”. — “Иностранная литература”, 2011, № 3.

“ Алексей Бартошевич. Вообще, строго говоря, я не филолог, не специалист по переводу, я занимаюсь историей театра. И я занимаюсь историей Шекспира в постановках разных веков, включая наш собственный. И в качестве человека, связанного с театром, я должен сказать, что тот перевод, который вам сегодня представлен, по-моему, в высшей степени интересен с театральной точки зрения. Что я имею в виду? Я думаю, что у многих вызвало не то что недоумение, но удивление то, как переведено начало самого знаменитого на свете монолога. Не „Быть или не быть”, а „Так быть или не быть”. Я попытаюсь прокомментировать эту строчку, как я ее понял. Во-первых, это самое слово „так” очевидно создает ощущение некоторого --">