Мария Семеновна Галина , Владимир Иванович Новиков , Василий Ярославович Голованов , Юрий Борисович Орлицкий , Евгений Анатольевич Эдин , Михаил Давидович Яснов , Валерий Николаевич Сойфер , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Елена Валентиновна Исаева , Алла Николаевна Латынина , Дмитрий Владимирович Бавильский , Елена Олеговна Долгопят , Андрей Витальевич Василевский , Игорь Николаевич Рымарук , Алексей Давидович Алёхин , Олеся Александровна Николаева , Леонид Владимирович Костюков , Анна Голубкова , Павел Михайлович Крючков , Феликс Аронович Новиков , Елена Евгениевна Лапшина , Мария Скаф , Людмила Геннадьевна Вязмитинова , Федор Ермошин - Новый мир, 2009 № 04

Кощеевом, вовсе не здесь, а там.

Ах, не об этом ли сказывал пернатый легионер: он держал кольцо.

А на нем — сундучок заветный, а там — яйцо.

А в яйце — сшивающая концы и начала таинственная игла.

Если уж где-то жить, так в последнем Риме, — я так это поняла.

(обратно)

Лето бабочек

Голованов Василий Ярославович родился в 1960 году. Закончил журфак МГУ. Автор книг “Тачанки с Юга” (1997), “Остров” (2002), “Время чаепития” (2004), “Пространства и лабиринты” (2008). Лауреат российских и международных литературных премий. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.

 

БУЛЬВАР

Вот, значит, это случилось, когда я шел поздравить с шестнадцатилетием свою старшую дочь. Но прежде я должен объяснить, что значит “шел”. Потому что это слово не столь уж невинно, как выглядит на бумаге. Я шел не с работы, я возвращался не из дальней командировки, я шел издалека, из далекого мира своей жизни в ее мир, теперь уже взрослый, чтобы потом надолго, до следующей нашей встречи, уйти обратно, как в параллельную штольню. Я виноват перед читателем, и чувство этой вины искренне: не так уж приятно сознаваться в том, что и моя жизнь, как жизнь других миллионов людей, прошла не без слома, я был, но так до конца и не стал хорошим отцом, эта роль осталась недоигранной, и мне больно от этого, как было больно другим миллионам отцов и матерей, потерпевших частичное или полное крушение в своей семейной жизни.

И вот я шел, слегка подобрав паруса, осторожно, еще не зная, что именно я скажу своей почти взрослой дочери, когда достану свои подарки, и как отреагирует мое сердце на тот мир, к которому я приближаюсь с каждым шагом, — ведь это был сначала мир моего детства, потом мир моего счастливого отцовства, а потом вдруг он стал чужим, и в один прекрасный день вихрем жизненных обстоятельств меня просто вынесло оттуда, может быть даже слишком поспешно, с двумя наспех собранными сумками и ботинками, одетыми на босу ногу. Вот от этого перекрестка, где через дорогу от пожарной части начинается Звездный бульвар, в округе нет ни одного места, не связанного с какими-нибудь воспоминаниями, и воспоминаниями в основном счастливыми: памятью о безмятежных детских годах или о счастье любви. Вообще тут всего было столько, что едва я завидел за деревьями бульвара дом, в котором рос когда-то и где теперь дорастала до взрослого человека моя дочь, как меня просто прибило к земле воспоминаниями. Удар был такой силы, что я сглотнул воздух и остановился.

Я остановился в тени могучего клена, отдышался и подивился, откуда здесь такое красивое дерево.

Я ведь прекрасно помню, что Звездный бульвар поначалу-то и бульваром назвать было нельзя, потому что ничего здесь не было: просто развороченная грязь после того, как с этого места бульдозеры срыли насыпь старой железной дороги и рабочие в грязных сапогах увели под землю, в трубы, незаметную речку Копытовку и потом прямо в этой грязи посадили несколько худосочных побегов, чтоб оправдать название бульвара. Но каковы бы ни были их замыслы, грязь продержалась на бульваре еще несколько лет, несколько лет она безраздельно господствовала здесь, и сунуться туда — во рвы и швы развороченной человеком земли, в лужи, отдающие сероводородом, и лоснящиеся глины — никто не смел. Чем были эти посаженные деревца — ясенями, кленами или березами, — тогда и сказать-то никто не мог, просто это были несчастные, корявенькие былинки, скрючившиеся и погибающие под стылым ветром осени, и чтоб они не попадали в грязь, когда здесь, на бульваре, ветер гнал ее жуткие ноябрьские волны, каждое было подвязано к палке, и в том месте, где палка соприкасалась с тощим стволиком, его тоненькая кора была обернута мешковиной.

Через несколько лет бульвар немного высох, и тогда нам, доросшим до мальчишеской резвости, явилась новая его геология: запекшаяся грязь превратилась в острые скалистые отроги, меж которыми простирались дюны желтого песка. И еще там было подземелье. Трубы. То ли для воды, призванной наполнить тысячи кранов и унитазных бачков в новых микрорайонах, то ли для газа — огроменные трубы, еще пустые. И мы, мальчишки, носились внутри этих труб, как в пещерах, замирая от страха, темноты и гулкого звука собственных шагов, перебегающих по железу. А --">