Анри Труайя - Палитра сатаны: рассказы

Пластины звукоизоляции на колокольне топорщились искривленными краями, напоминая квадратики черного кружева. Снаружи растрескавшиеся стены удерживались деревянными контрфорсами. Но восстановительные работы были прерваны. Поговаривали, что их возобновят в будущем месяце. Во всяком случае, немногочисленные здешние прихожане уже давно привыкли слушать мессу в другой церкви, что в Витроле. Между импозантным аббатством Менар-лё-0 и этой жалкой молельней ощущалась странная несоразмерность: громадная средневековая хоромина всей своей мощью подавляла утлую церквушку. Так зримо выражалось то, насколько обезлюдела местность в последние годы.

Всякий раз, пересекая деревню, Мартен использовал пешую прогулку как предлог нырнуть в прошлое. Он любил эту неброскую группку домишек, притулившихся на вершине холма, окруженного безбрежным морем возделанной пашни. Во времена его молодости кое-где на равнине еще можно было увидеть, как пашут на лошадях. Белые, вороные, сизые пятна конских крупов там и сям оживляли сельский пейзаж. Люди и животные силились вознаградить землю за ее плоды, и она неизменно платила им сторицей. Теперь последних тамошних першеронов вытеснили из конюшен комбайны. То были чудовищные махины, их водители жали на рычаги с холодной уверенностью бывалых судовых капитанов. Они работали даже по ночам при свете фар. Границы земельных наделов переметили для облегчения машинной обработки. Многие крестьяне, обескураженные нововведениями, распродавали свои лоскутья пашни и уезжали с насиженных мест кто куда. Менар-лё-О, некогда кичившийся четырьмястами тридцатью жителями, теперь насчитывал всего лишь сто двенадцать. Закрылось зернохранилище, за ним школа, а там и кондитерская. Единственным местом схода осталось бистро с табачной лавочкой, которое держали супруги Каниво. По утрам маленький школьный автобус подбирал с десяток малышей, чтобы отвезти их в Витроль. И так же каждое утро булочник и мясник неуклонно объезжали селение, что давало домашним хозяйкам повод посудачить, собравшись вокруг тяжелых грузовиков с откинутыми бортами, за которыми располагались передвижные магазинчики.

Но теперь, в этот воскресный час, Менар-лё-О как будто погрузился в летаргический сон. На улицах никого. Окна слепы, ставни закрыты. Несмотря на безжизненный вид домиков, Мартен чувствовал себя одинокой мишенью для взглядов их обитателей. Медленно вышагивая посредине мостовой, он не сомневался, что там и сям за шторами и жалюзи притаился глаз, нацеленный на него. Но чужое любопытство отнюдь его не стесняло. В этом тихом уголке, думал он, осталось так мало развлечений, что подсматривание за соседями в порядке вещей: надо же как-то время провести… Да он и сам порой точно так же шпионил за ближними, не видя в этом ничего дурного. Однако его излюбленным занятием все еще оставалась внимательнейшая инспекция всех фасадов по обе стороны улицы. Любой домик в Менар-лё-0 напоминал ему о какой-нибудь работенке дней былых. Там он поколдовал с трубой, чтобы тяга стала получше, здесь нарастил этаж, а в той крыше устроил слуховое окошко для вентиляции чердака. Он ведь, что-нибудь подправляя, побывал внутри почти каждого дома и теперь везде чувствовал себя по-свойски.

Прежде чем заглянуть в лавчонку «Кофе — табак», принадлежавшую чете Каниво, он спустился по склону холма к кладбищу. За оградой было безлюдно. Надгробные камни, населявшие этот приют сосредоточенных размышлений, пребывали в давнем знакомстве друг с другом. Среди тех, кто покоится под этими плитами, ни одного чужака — все свои, коренные, некогда привыкшие перебрасываться словцом, не сходя с родного крылечка. Могила Аделины расположена неплохо: как раз рядом с местом упокоения бывшего мэра. Черная гранитная плита, крест, надпись золочеными буквами… слова последнего напутствия ему подсказал старинный приятель Альбер Дютийоль, некогда служивший в муниципальной библиотеке Витроля: «После твоего ухода ничто не имеет значения, кроме драгоценных воспоминаний о тебе». Теперь он перечитал надпись и еще раз убедился, что сам никогда бы не смог яснее выразить, какая пустота образовалась вокруг него после похорон. Альбер Дютийоль слывет здешним интеллектуалом, поднабрался знаний, перо у него легкое… Вот и тогда, ни секунды не промешкав, набросал на листке эту самую фразу, что подытожила все.

Хотя Мартен в церковь не захаживал, он вменил себе в обязанность каждый --">