Екатерина Александровна Шпиллер - Рома, прости! Жестокая история первой любви

Екатерина Александровна Шпиллер Рома, прости! Жестокая история первой любви

Встретимся в четверг

Рита заметила Юльку среди ярких полок Воронцовского супермаркета. Это было забавно — встретиться именно здесь после пятнадцати лет… Разлуки? Да нет, слишком красивое слово. «С чего бы — ах, разлука? Разве мы так уж дружили?» Лучше так: после пятнадцати лет «невиденья-неслышанья» друг друга. Рита почувствовала, что было бы очень заманчиво поболтать со старинной знакомой…

Она решительно двинула тележку, заполненную не более чем на четверть шуршащими заморскими пакетиками, к Юльке, к юности, к десятому классу.

Юлька сошлась с Ритой после той истории… Роман полгода пролежал в больнице: полтора месяца в Ленинградской, потом врачи разрешили перевезти его в Москву. Лавочкин-старший получил от всего этого обширный инфаркт и вскоре умер. Когда они оба, папа и сын, лежали в разных клиниках, Ромкина мама Вера Георгиевна разрывалась между ними, похудела на двадцать кило и стала похожа на старуху семидесятилетнюю. Потом стало полегче: папа Костя отдал Богу душу. Ужас какой! Юлька поймала себя на том, что именно так и формулирует, вспоминая: полегче. Это еще с того времени тянется: как она тогда ненавидела их всех, вспомнить жутко! Мысленно Юлька отрезала им руки, ноги, сдирала с них кожу, выкалывала глаза. Она тоже торчала в Ромкиной больнице с утра до ночи, впрочем, ее не особенно к нему пускали. А она не особенно и рвалась, почему-то… Сидела себе внизу, в холле, в каком-то странном отупении от всяких успокаивающих таблеток, которыми ее пичкали, смотрела в одну точку и выдумывала «всем этим подонкам» разные казни.

Когда умер Костя-папа, Ромка, весь загипсованный, тихо плакал, жалобно закусив губы, а Юлька сидела рядом и гладила его бледную руку. Вера Георгиевна стояла и смотрела скорбно, губы ее тряслись. Юлька же, глядя на нее, думала: «Ну что, дрянь, теперь полегче тебе будет?» Ромка застонал — в порыве ненависти к его матери Юлька случайно очень сильно сжала переломанную, так любимую ею руку. Никто бы не подумал, сколько непрощающей злости помещалось в этой маленькой, худенькой девочке. Она и сама такого про себя не знала.

Но недолго Вера Георгиевна «отдыхала». От переживаний и стрессов тяжелый инсульт свалил-таки железную питерскую бабушку. «Бог наказал, накликали, — сказала тогда Юлькина мама Людмила Сергеевна. — Вот, напридумали себе для неправедного дела и получили в натуральную величину. А еще говорят, что Бога нет…»

Бабусю пришлось забрать в Москву, так как в Питере у Вериной сестры возникла сразу большая куча проблем: ремонт, покупка участка, неприятности на работе, у мужа открылась язва и вообще — «вся ситуация, Веруня, на твоей совести. Ты, конечно, сейчас в горе и все такое, но не можем же мы, вся семья, жить только твоими проблемами! Войди и в наше положение, наконец! У тебя квартирные условия позволяют, да и Ромасик практически поправился».

— Подонская семья от носа до хвоста, — сказала тогда Людмила Сергеевна. — Ты, дочь, подумай еще разок, ведь Рома — их семя.

— Ма, Рома в их семейке — урод. Он — единственное оправдание существования этих людей…

Когда, выписавшись, Ромка выходил из дверей больницы, на ступеньках около одного из чугунных столбов, поддерживающих крышу больничного крыльца, стояла Юля. Она прижималась спиной к этому столбу, как к белой березе.

— Мама, — твердо сказала Роман. — Это, — он ткнул пальцем в Юльку, — моя жена. Или теперь мне надо сгореть, утонуть, застрелиться?..

Вера Георгиевна вздрогнула и закрыла лицо руками. Немая сцена длилась не меньше минуты. Юлька все не отходила от столба, он был такой надежный, прочный, гладкий и прохладный, к нему было очень приятно прислоняться — ведь уже стояло жаркое лето.

Наконец Вера Георгиевна отняла руки от лица и тихо произнесла:

— Теперь делайте, что хотите. Мне уже все равно. У меня теперь одна проблема — мама…

— Опять? — раздался насмешливый голос Юли, она отделилась от своей опоры и медленно приближалась к Роману.

— Как ты смеешь? Ты?! Она теперь лежачая, совсем плоха… — женщина задохнулась во всхлипах.

— Мы ей будем носить кефир и апельсины, — отчеканила Юлька, беря Ромку за руку и уводя с собой. — Идем, Ром, нас дома ждут.

И он пошел, обалдевший от ее силы и напора, от ее безжалостных слов, от ее таких жестких и взрослых глаз.

Вера смотрела им --">