Милена Агус - Каменная болезнь. Бестолковая графиня [повести]

который раньше только и знал, что учиться или работать в конторе. Часто он подменял жену, которую совсем замучили почечные колики. Ему казалось чудовищным, что женщина должна выполнять такую тяжелую работу в поле и носить от источника полные кувшины воды на голове, но из уважения к семье, которая его приютила, он высказывал эти мысли, только абстрактно рассуждая о нравах сардской глубинки. Кальяри другой: там люди не обижаются по пустякам и не видят во всем подвох. Может быть, морской воздух делает людей свободнее, по крайней мере в каком-то смысле, только вот политика их совсем не интересует, тут их не прошибешь и не расшевелишь.

Впрочем, все, кроме бабушки, которая плевала на все на свете, слушали «Радио Лондон». Весной сорок четвертого стало известно, что в северной Италии шесть миллионов бастующих, что в Риме в ответ на убийство тридцати двух немцев устроена облава и расстреляно триста двадцать итальянцев, что 8-я армия готова к новому наступлению и что ранним утром 6 июня союзники высадились в Нормандии.

4

В ноябре «Радио Лондон» объявило, что военные действия на итальянском фронте, видимо, прекратятся и партизанам Северной Италии рекомендуется выжидать и использовать силы исключительно в акциях саботажа.

Дед сказал, что до конца войны, видно, еще далеко и он не может бесконечно сидеть у людей на голове, вот они с бабушкой и уехали в Кальяри.

Поселились в меблированной комнате на улице Сулис, с окнами во двор-колодец, общими кухней и туалетом. Хотя бабушка никогда никого ни о чем не спрашивала, она все же узнала от соседок все подробности о гибели дедушкиной семьи 13 мая сорок третьего.

В тот роковой день все, кроме самого деда, пораньше вернулись домой, собираясь отпраздновать его день рожденья. Его жена, leggixedda,^[10]холодная и необщительная, именно в этот день, невзирая на военное время, испекла пирог и собрала всю семью. Одному Богу известно, как давно она начала закупать на martinicca^[11] сахар по грамму и остальные ингредиенты. Вот бедняжка, да все они бедняги! Неизвестно, как так случилось, что, услышав сигнал тревоги, они остались дома, а не бросились в убежище под городским парком. Самая абсурдная, но, пожалуй, наиболее вероятная причина в том, что пирог еще не пропекся или тесто только поднималось, и они так дорожили им, этим чудесным пирогом. Повезло еще, что детей у них не было, говорили соседки, ведь жена, мать, сестры, зятья и племянники легко забываются. Вот и дед поспешил всех их забыть, понятное дело, достаточно взглянуть на вторую жену — красавицу. Он всегда был человеком веселым, сангвиником, бабником, одним из тех, кого мальчишкой фашисты для усмирения поили касторкой. Потом он всю жизнь над этим смеялся и шутки отпускал — казалось, он способен пережить все, что угодно. Любитель поесть и выпивоха, завсегдатай борделей, о чем знала даже жена — бедняжка, как она, наверно, страдала: ведь она сама-то была настоящей пуританкой, наверное, стеснялась даже мужа и раздевалась только в темноте, хотя скрывать-то ей было особо нечего, и вообще непонятно, с какой стати они взяли да поженились.

А вот бабушка была истинной женщиной. Конечно, именно о такой он всегда и мечтал: пышная грудь, копна черных волос и огромные глазищи, и потом, она такая нежная, вот они-то, видно, обожают друг друга, влюбились с первого взгляда и поженились через месяц. Жалко ее, страдалицу, с этими ее гадкими коликами, соседки ее так полюбили: пусть себе готовит еду, когда вздумается, как только здоровье позволит: не беда, если они уже успели прибрать кухню.

Бабушка дружила с соседками с улицы Сулис всю свою и их жизнь. Ни разу они не поссорились, ни разу по душам не поговорили, но постоянно были вместе. Во времена улицы Сулис они собирались на кухне за мытьем посуды: одна мыла, вторая споласкивала, третья — вытирала, и если бабушка плохо себя чувствовала, mischinedda,^[12] они работали и за нее. И за последними событиями на фронтах войны она тоже следила вместе с соседками и их мужьями. На ледяной кухне улицы Сулис, натянув две-три пары носков, заштопанных на пятках, и сунув руки под мышки, они слушали «Радио Лондон».

Мужья, сплошь коммунисты, болели за русских, которые 17 января сорок пятого заняли Варшаву, а 28-го были в 150 километрах от Берлина. Союзники между тем в первых числах марта заняли Кёльн, и теперь их наступление и отступление немцев, по словам Черчилля, было уже не за горами. В конце --">