Юрий Марксович Коротков - Спас Ярое Око

Юрий Коротков Спас Ярое Око

Запрокинув большелобый детский лик, Иисус пристально смотрел в глаза склонившегося к нему человека. Человек не смотрел в глаза Спасителю, он так же пристально разглядывал золотистый фон над его плечом, трогал грубыми пальцами пурпурную ризу и поднятую для благословения тонкую руку.

За окнами гудел, не умолкая, Новый Арбат.

— Чистая семнашка, а, Бегун? — хозяин Спаса Лева-Рубль суетился вокруг, разливал джин по стаканам. — Может, рубеж восемнадцатого. Но я думаю — семнашка.

— Да… семнадцатый… — эхом откликнулся Бегун, не отрываясь от иконы. Отодвинул стакан: — Я за рулем… Сколько тянет?

— Да ладно, по двадцать грамм, символически. Ни один мент не унюхает. Обмоем Спасителя! Ты когда последний раз семнашку в руках держал, а? Нет, ты посмотри, письмо какое! Северная школа!

— Да… Северок… — согласился Бегун. — Почем ставишь?

— Пять деревень прошел — пусто! Все вымели. Я уже поворачивать хотел. А в шестой вдруг бабуля из чулана его вытаскивает! Сто штук заломила. Все умные стали. Целый день бабульку поил, до полтинника опустил. Тебе за восемьдесят отдам. Представь, она из чулана задом пятится, я только изнанку вижу — думаю, начало двадцатого, и на том спасибо. А она как повернулась… Веришь — чуть не заплакал…

— Шутишь, Лева, восемьдесят, — удивился Бегун. — Она все двести тянет… — Он понюхал икону, перевернул, осмотрел древнюю, рассохшуюся доску и клинья.

— Двести не двести, а за полтораста уйдет, — сказал довольный Рубль. — Тебе по старой дружбе. Ну, коньячку выставишь еще. Я же знаю, у тебя с деньгами напряг. Наваришь немножко… Что, с обновкой тебя? — он занес пятерню, чтобы ударить по рукам.

— Значит, семнадцатый… — задумчиво сказал Бегун.

— Чистая семнашка! — подхватил Лева.

— Северная школа… — покачал головой Бегун.

— А сохранилась как!

— И сохранилась… на удивление… — Бегун вдруг с силой рванул ногтями по иконе, прямо через Христов детский лик, сдирая краску, и с размаху сунул руку в аквариум. Меченосцы и гуппи прыснули в стороны. — Ты за кого меня держишь?! — заорал он. — Я лох тебе? Ты не обознался, милый? Меня Бегун зовут! Я за досками ходил, когда ты сиську сосал! Вот твой семнадцатый! — он сунул Левке под нос окрашенные акварелью пальцы и брезгливо вытер их о белые обои. — Тут родного письма не осталось! На Арбате неграм свою мазню толкай!

Рубль сразу скис.

— Ты что, шуток не понимаешь?..

— Шутник, твою мать! Шолом Алейхем! Я из Кожухово перся твой новодел смотреть! — Бегун пошел к дверям.

— Ну, извини… — Лева плелся следом. — Пустой вернулся. Сам знаешь, сказки это — про бабулек с семнашками. Голые деревни. Все прочесали по сто раз. Нет больше досок в деревнях. А если что осталось — ни за какие тыщи не отдают…

Бегун открыл старый амбарный засов на двери.

— А если и появится приличная доска — что толку? У тебя таких денег нет и не будет… — негромко добавил Лева.

Бегун остановился за порогом. Глянул на Левкину простоватую физиономию, невинно моргающие глазки за расплющенной переносицей: что-то не похожи были эти темные речи на Леву, прозванного Рублем за то, что ради копеечного навара тащил в Москву даже самые дешевые иконы, которые порядочные досочники по древнему обычаю бросали в реку…

Бегун вернулся, задвинул засов обратно.

— Показывай.

Рубль плотно закрыл дверь комнаты, выдернул из розетки телефонный шнур. Достал из-за шкафа ободранную хозяйственную сумку и начал выставлять на диван иконы:

— Николаша… Мамка с лялькой… Жорик… Благовест…

Бегуну показалось, что по комнате заиграли цветные блики: темные доски будто светились изнутри, сияли ризы, лучились золотые нимбы, а застывшие лики хранили тепло человеческого лица.

— Рубеж восемнадцатого, московское письмо…

— Вижу, не слепой… — досадливо отозвался Бегун. Он склонился над досками, любовно поглаживая посеченные кракелюром краски. — Слушай, Рубль, ты хоть понимаешь, что это — красиво!

— Я понимаю, почем это пойдет там на любом аукционе, — усмехнулся Лева, кивнув головой в пространство. — Тебе отдал бы за пятнадцать штук зеленых.

— Чего так дешево? — теперь уже искренне удивился Бегун.

— По старой дружбе. Пусть товарищ наварит, а я порадуюсь.

Бегун разогнулся, внимательно посмотрел на Рубля.

— Добрый ты что-то сегодня… Откуда это? Церковные?

— А тебе не --">