Кингсли Эмис - Эта русская

приготовленным и сервированным обедом, не говоря уж о выпивке, без особых хлопот принимать душ, мыть голову и бриться, – словом, здесь были все условия для разгула и разврата, если бы вдруг кому-нибудь вздумалось предаться таковому в стенах Лондонского института славистики. Вся эта роскошь, простаивавшая впустую за исключением случаев вроде сегодняшнего, образовалась на волне мощного всплеска финансирования, о каком в нынешнем десятилетии приходилось только мечтать. Институтское начальство теперь ломало голову, что делать с этой бессмыслицей, а новоиспеченные лекторы и преподаватели тем временем ютились в общем помещении кафедры, разделенном на клетушки.

Халлет со своим бокалом расположился то ли внутри, то ли поверх разлапистого кресла с округлыми подлокотниками, напоминающими закатанные в плащевку подушки, – на первый взгляд выглядело оно очень уютно. Ричард Вейси таким же образом устроился напротив, хотя чтобы усесться в это кресло как следует, прислонившись к спинке, нужно было отрастить бедренные кости метра в два длиной.

Показав взглядом, что обмен шутками завершен, Халлет проговорил:

– Так ты действительно собираешься заявить на этом, как его там, заседании по перспективам развития, что твоя перспектива развития – сохранить в полном объеме изучение русских текстов на языке оригинала для уровней А и Б?

– На русском языке. Да, конечно, Тристрам. А чего ты ждал?

– Ничего. Разумеется. Просто хотел уточнить.

– Вернее, хотел предложить мне еще раз все обмозговать. Вдруг передумаю?

– Да нет, хотя, конечно. Хотел немножко побрюзжать о нашей грустной перспективе. И чтобы понимающий человек посочувствовал. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил – даже ты, Ричард, – лет через пятнадцать или того меньше русские тексты будет читать только жалкое меньшинство студентов, а то и вовсе никто. Разве ты это не понимаешь?

– Как только это произойдет, я немедленно уйду на пенсию, как раз пятьдесят пять стукнет.

– Ричард. Ну зачем так Просто подумай, что лучше и насколько лучше. – Казалось, Халлет сейчас вскочит и примется шагать из угла в угол или, по крайней мере, по некоторой части обширного пространства комнаты, но вместо этого он лишь безрезультатно покопошился внутри или поверх своего кресла. – Черт побери, – продолжал он. – Ну послушай. Можно подумать, тебе раньше никто об этом не говорил. Если студент прочтет «Преступление и наказание» по-английски – это не просто лучше, это гораздо лучше, чем если он вообще не станет его читать, не сунет носа дальше заглавия, – а так оно, безусловно, и будет повсеместно, кроме как здесь и еще в нескольких подобных заведениях.

– Знакомство с текстом не должно ограничиваться сюжетом.

– Ну, помилуй, в нашем заведении студенты этим явно не ограничатся. Да и сюжет подчас бывает важен и интересен. До такой степени, что некоторые возможно, засядут за книгу по-русски.

– Предварительно поучив язык на каких-нибудь краткосрочных курсах, да? – Ричард осушил свой стакан. – Тебе не хуже моего известно, что у Достоевского каждая фраза написана так, как мог написать только он. В переводе, даже в самом лучшем переводе, это пропадает.

– Тогда, позволь спросить, зачем тебе было переводить Александра Блока?

– Кроме всего прочего, затем, чтобы подтвердить безусловную справедливость вышесказанного. Да брось ты, Тристрам. Неужели… да я уверен, тебе тоже противно думать о том, что юные оболтусы, прочитав русского классика по-английски, станут говорить себе: ну вот, одолел, превзошел, усвоил, – хотя что он на самом деле усвоил? Бледный, искаженный, уменьшенный список с реальности. Или, может быть, они успокоятся на том, что хоть и не знают романа, зато знают, о чем он. Ужас. Прости, я должен был это сказать, хотя и сознаю, что ты…

– Слышал это и раньше, пусть не в столь резких выражениях. Да. – Покряхтев и побарахтавшись с большей целенаправленностью, Халлет наконец сумел выбраться из кресла. – Я вот что тебе напоследок скажу. Ты попусту тратишь слова, и я это знал с самого начала. Даже самый образованный и самый мудрый человек не в состоянии встать на пути регресса. Или это я уже тоже говорил?

– Значит, по-твоему, мне надо бросить эту затею?

Халлет как раз начал выражать свое несогласие, когда наружная дверь рывком отворилась и в комнату, походя постучав, вошел щуплый светловолосый молодой человек лет тридцати. Это был упоминавшийся раньше Дженкинс, самый --">