Сергей Геннадьевич Мильшин - Атаман

казаков, которые стали называть непривычным словом «круг», и Никита Егорович. Ничего кроме горького разочарования ни ему, ни его соратникам такие посещения не принесли. Послушав в очередной раз беззубые выступления казаков на круге, друзья — все примерно одного возраста, одного мировоззрения, выражавшегося простой формулой — терпеть то, что происходит в станице, больше нельзя — собрались как-то на берегу местной речки Лабы, посидеть с удочками. Сидели долго, и хоть в тот день никто ничего не поймал, до главного договорились.

Через неделю, в день, когда должен был состояться казачий круг, Никита Егорович объявил в автоколонне мобилизацию — пригласил всех, кто собирается и дальше жить в родной станице, прийти вечером на собрание. Никто не подвел, как Жук и ожидал, собрались все, кто не ушел в рейс или не отправился в командировку.

Атаман с помощниками удивились неожиданно высокой явке казаков, но сделали вид, что так и должно быть. В Доме культуры, где для казаков специально выделили комнату, сразу стало шумно и тесно. Собрание началось как обычно. Выступал Атаман, посмеивались в усы казаки. Между обсуждением «важных» дел, как-то: из чего нашивать на штаны галуны и разрешить ли вход на собрания в виде исключения женщинам, Никита Егорович попросил слова. В станице его знали, уважали и на трибуну пригласили сразу. Когда Жук занял место у стола президиума, в зале смолкли даже завзятые болтуны. Он прокашлялся.

— Товарищи казаки, — начальник автоколонны вложил пальцы под поясной ремень, — я очень рад, что в нашей станице возрождается казачество. Дело нужное без всяких оговорок. Но как развивается? — Он осмотрел внимательные лица казаков. — В каком направлении? В том ли, которое нужно для всех? Вот я вчера заезжал в станицу со стороны райцентра. Так там соплячки прямо вдоль трассы стоят. Голосуют. Что делают казаки? Молчат. Пару месяцев дочка моя с прогулки заплаканная пришла. Спрашиваю: «Что такое?». Сначала молчала. Но потом все-таки призналась. Оказывается, когда шли по улице с подружкой, какие-то неместные парни привязались, вроде познакомиться, а как они отказались, начали хамить и угрожать. Хорошо, какие-то взрослые шли мимо, вмешались. Так я теперь боюсь дочку в станице, в родной станице одну отпускать. Что по этому поводу казаки предпринимают? Ничего! На дискотеке чуть ли не каждый день драки. Конечно, очень важно знать, как пришивать к штанам галуны, никто не спорит. — Пожилые пенсионеры в президиуме недовольно качнули головами. — Но неужто других дел у казаков нет? Ну, окромя, пущать или не пущать на собрания баб? — Он еле заметно улыбнулся. В зале хохотнули и замолчали, ожидая продолжения.

— Вот уже несколько лет в станице действует казачья сотня. — Начальник автоколонны возвысил голос. — А еще в станице действуют и очень активно действуют, — он начал загибать пальцы, — наркомания, воровство, драки, проституция. Мужики, здоровые сильные мужики спиваются… Потому что потеряли главное — цель в жизни, и сейчас многим кажется, что нет, как говориться, света в конце тоннеля. Что нас ждет завтра с такой жизнью? Беспредел. Этого ли мы хотим для наших детей? — Зал загудел, зашевелился. — Правильно, — махнул рукой Жук, — если все оставить как есть, то завтра вообще может не быть. Прав я или нет?

Медленно из — за стола поднялся Атаман Черков: пожилой, за шестьдесят, с усталым, немного помятым лицом. Он поднял руку и, дождавшись относительной тишины, проговорил:

— Никита Егорович, ты тут не на митинге, если есть что предложить, давай по существу.

Начальник автоколонны пригладил жесткий непослушный чуб и поднял голову.

— Есть что предложить. Мы тут с товарищами посоветовались — я думаю, все с нами согласятся — дальше терпеть нельзя! Пора наводить порядок в станице! Мы же все видим, что происходит. Насильники появились… Никогда у нас такого не было. Наши же дочери, наши дети страдают. Какую станицу мы им оставим? Вот эту! — Жук вытянул руку в сторону двери. — Казаки невольно опустили головы. — Неужели никому нет дела до своих детей? — Жук остановился и попросил Атамана налить стакан воды — в горле пересохло. Зал напряженно молчал. Было так тихо, что в последних рядах слышали глотки Никиты Егоровича.

Из президиума раздался тихий кашель, и начальник штаба Виктор Иванович Осанов негромко попросил.

— Никита Егорович, твои предложения, пожалуйста.

Жук хлопнул стаканом по --">