Стивен Доунс - Париж на тарелке

со мной сидели Клиффорд и Мойра из Саутэнда. Они ехали в Булонь. Тянуло их туда так же, как мужчину на курсы для беременных. По словам Мойры (крупной женщины в платье, на котором были изображены нарциссы), они собирались в Испанию. Нормально отдохнуть. Однако смогли позволить себе только Францию. «Ничего, прикупим мяса, — рассуждала она. — Например, баранью ногу».

Клиффорд был одет в шорты. На это имелись как минимум три причины: во-первых, он англичанин, во-вторых, на дворе апрель, а в-третьих, у него выдался выходной. На ногах у Клиффорда, естественно, красовались сандалии с тонкой кожаной подошвой и широкими латунными пряжками и красные шерстяные носки, расшитые королевскими лилиями. Ноги у него были бледнее, чем у трупа. Сквозь грязные стекла очков Клиффорд мрачно смотрел на летевшие в иллюминатор брызги. Он курил больше, чем другие, изрыгая столько дыма, что им вполне можно было заполнить Альберт-холл^[2]. При этом выдыхал резко, с присвистом. Мне показалось, что если Клиффорда перевернуть вверх ногами, то он взлетит. Клиффорд прокашлял, что они с Мойрой обожают ездить куда-нибудь вместе, после чего отправился за очередными пакетами. У Мойры было уже три полных. Она прижимала их к груди так, словно в них лежали подарки внукам. Она сказала, что, если встанет, ей будет только хуже. Клиффорд замер в проходе. Видимо, чтобы чувствовать себя увереннее, он крепче сжал в зубах сигарету.

Худо-бедно мы заключили с англичанами нечто вроде перемирия. Если мне нужно, то я вполне могу жить бок о бок с ними. Подчеркиваю, если в этом есть необходимость. С момента моего появления в Лондоне я выводил их своим поведением, свойственным австралийской деревенщине. Меня уволили с работы через две недели после найма. (Я захворал ангиной, после чего мне было сказано, что никто не собирается держать у себя человека, подхватившего «поцелуйную болезнь». Изумительный довод, вот бы его опубликовать в «Sundat Express».) Мне пришлось сражаться с хозяином квартиры, индусом, который предпочитал принимать ванны в крайне неудобное для меня время, а когда он готовил, то запах стоял такой — хоть на улицу беги. Я переехал в Эрлс-корт. Долгими часами простаивал в очереди за пособием. Мне удалось практически бесплатно сделать очки. Однажды мне пустил кровь негр. Как-то раз меня погладил по заднице редактор. Все, я свой срок отмотал. Я настолько любил Европу, что готов переехать, а долгов перед англичанами у меня не имелось. Я имел право на прихоти. Я был свободен!

Работу найти труда не составит. Ну а если и не получится устроиться куда-нибудь — не беда! Я такой человек, что спокойно могу прожить на замороженных овощах и дешевом фарше. Несчастные случаи, болезни и недоедание меня нисколько не страшили. Я был уверен, что они мне не угрожают. Кроме того, у меня имелись толстые носки и теплая куртка. Кровать да подушка — никаких других требований к жилью я не предъявлял. Уют? Не обязательно. Простор? Тоже не особо нужно. Помимо одежды и ботинок все мое имущество ограничивалось стопкой книг, шотландским пледом и портативной пишущей машинкой. С таким багажом я с легкостью мог колесить по всей Европе.

Кое-что в Париже меня особенно привлекало. Да, он может быть красивым, да, он может являться средоточием католической скверны, но главное, Париж — город, подразумевающий определенный уровень. Как это ни странно, но мне казалось, что там живут только умные люди. Умные и проницательные. Они-то сразу отличат зерна от плевел. Судя по фотографиям, все парижане носили отглаженные костюмы, подогнанные с точностью до миллиметра. Кроме того, они хорошо кушали. Это всем известно. Французская кухня вообще самая лучшая. С этим даже методисты не спорили. Парижане, стоит им только вдохнуть аромат вина, сразу могут сказать, хорош ли букет, или заявить, что им налили в бокал уксус. Французские романисты писали целые тома о тайнах человеческой природы. И мне, простому пареньку из Австралии, вполне естественно пришла в голову мысль: вот было бы здорово посмотреть, дотягиваю ли я до уровня этих людей. Я хотел не просто узнать, верное ли у меня сложилось о них впечатление, мне захотелось непременно стать лучше — таким как они. «А ну, лягушатники, обогатите мой внутренний мир!» — как бы потребовал я.

Раскачиваясь, судно выбралось из моря и, устало ворочаясь, с облегчением принялось устраиваться на бетонной площадке. В стороны взметнулись струи воды. Двигатели в последний раз --">