Валерия Спартаковна Нарбикова - План первого лица и второго

не успели, и еще один, на который не успели, и последний, на который, слава богу, успели.

- Слава богу, успели, - сказала Ирра, когда они сели и автобус затрясся.

- Ну и как тебе этот человек? - спросил Додостоевский.

- Мне кажется, он хороший, но он не тот твой друг?

- Конечно, не тот. Это же была деловая встреча.

- По-моему, он больше всего обрадовался, когда ты сказал, что хочешь выпить за встречу.

- Тебе так показалось?

- А когда ты сказал, что главное, чтобы остались приятные воспоминания, он сразу все выпил.

- Ты это видела?

- Я же сидела посередине.

- А ты, кстати, очень много курила.

- Он много смотрел в окно.

Они посмотрели в окно и вместо того, чтобы увидеть пейзаж, увидели самих себя в стекле, и это была правда. А когда вышли из автобуса, то увидели пейзаж, и это тоже была правда. Он потрогал ее руку под рукавом, и она сказала, что не надо, что очень холодно, и он спросил: когда же? и она ответила: когда будет тепло, и тогда он сказал: значит, летом? и она тоже подумала про лето, но ничего в ответ не сказала.

- Ничего я сегодня не успел, - под ногами была галька, как будто это был берег моря.

- Конечно, ведь это большая роскошь ехать на автобусе по трамвайной линии.

В подъезде было неловко перед бабкой.

- Ну давай завтра никуда не пойдем.

- Я же сказал, у меня много дел, я сегодня половину не успел.

- Но разве сию секунду ты не хотел сказать то же самое: "Давай завтра никуда не пойдем"?

- Не грусти, - сказал он, - может быть, мы никуда и не ходили.

- Тогда сегодня - это уже завтра.

Стали придумывать, что бы опять съесть. Опять решили картошку, опять соленая, недосоленная. Не так далеко горел костер, на него хотелось смотреть. Все остальное поменяло названия: деревья - на что-то, дом - на что-то, тапочки - на сапоги.

- Уходишь? - спросил Додостоевский.

Ирра сделала несколько шагов и ушла от него далеко, и когда вернулась оттуда, то устала и заплакала.

- Ты плачешь, не понимаю? Ты почему плачешь?

В этом противном костре сгорели палки, кульки, острые ножки. Вокруг него ходил вор, но даже ему было нечего своровать, потому что он был не дурак. Еще работало метро, и можно было влезть в одно ухо и вылезти из другого.

- Ты зачем надела сапоги?

- Я еще успею, еще. работает метро.

- Хочешь уехать?

Она влезла в одно ухо и вылезла из другого, мама как раз спала и не слышала, как она открыла дверь, поэтому не заплакала и не умерла. Она умылась, легла в постель, а дальше уже начиналось шоссе. По нему ползли жуки. И в канавах, и во всей окрестности не было ничего хорошего. Собаки стояли и что-то напоминали. Занавеска, закрывающая окно машины, была прожжена утюгом по трафарету, а может, это был бракованный носовой платок. Все оставалось на своих местах: жуки, собаки и машины. И даже нельзя было узнать время. "Ну, сколько сейчас времени?" - "Часы стоят." - "Они же идут". - "Идут на месте". А дальше уже было то, что напоминало лес. В лесу кто-то курил, и дым поднимался из-за макушек деревьев и уходил в небо. Это был март. Потом наступил апрель, май и все остальное, и наступил следующий год, и все опять было на своих местах, только все уже было не так интересно: ну жуки, ну собаки, ну лес.

Она проснулась у него в комнате, а он проснулся у нее в комнате, поспали еще минуту, и она проснулась у себя в комнате, а он опять не у себя, кажется, опять у нее. Тогда еще поспали минуту и уже проснулись вместе в одной комнате - у него. Она первая сообразила, что она у него, и вставать расхотелось. Следом за ней он сообразил, что она у него, и вставать ему тоже расхотелось. Тогда они сделали усилие над собой и опять заснули. И она проснулась у себя одна, и это было самое приятное. Ему стало обидно, что ей так уж приятно, и он еще глубже заснул. И дальше за шоссе была железнодорожная линия. Вдоль нее снег имел фактуру мрамора, женщина в желтой телогрейке ходила по шпалам и протирала этот мрамор тряпкой. По этой линии не ходили поезда, которым говорят: до свидания, а ходили электрички, которым говорят: пока.

II.

Ритмично падал снег. "Съешь хотя бы яйцо".- "Я не хочу". - "Съешь булочку". - "Я не хочу". - "Съешь хотя бы отражение булочки". Булочка была сухая, отражение было такое, словно она была мягкая. Съела. Оказалось, что она была мягкая.

На быка натравили красную машину. Сначала он ее проколол, а потом она его задавила, и он не знал, что она не красная тряпка.

- Потому что предметы в комнате или на улице обозначают часто совсем не то, что мы о них думаем? От такой громкой --">