Анатолий Алексеевич Азольский - Легенда о Травкине

напихались в «рафик» и помчались в заповедное урочище. Столкновение с пустым бензовозом удалось предотвратить, дорожно-транспортное происшествие близилось уже к благополучному финалу, никто и царапины не получил, хотя «рафик» с заклиненными дверцами лежал на боку. Еще пять, десять минут — и вызванная по рации подмога вызволила бы корифеев оборонного дела. Но Михаил Михайлович вдруг закричал: «Нет!» Изловчился, ногами выбил стекло и с непонятными возгласами «Нет!.. Нет!.. Нет!..» пошел к бензовозу, шофер которого почему-то не вылезал из кабины. «Нет!» — еще раз услышали физики, и пустой бензовоз взорвался, потому что раз в году стреляет и незаряженная винтовка, и взрыв отбросил Михаила Михайловича к «рафику», на теле его не нашли ни единой раны. Стренцов просто скончался.

Но тайны свои он не унес в могилу. О Травкине охотно рассказала дочь Стренцова, та самая девчонка, что поднимала телефонную трубку и звала: «Папа, тебя...» Возможно, она подслушивала разговоры взрослых. Возможно, что сам Михаил Михайлович вложил в нее те сведения о Травкине, которые — он верил — когда-нибудь понадобятся.

Владимир Михайлович Родин, профессор и доктор наук, преподает не в десятилетке, конечно, откуда его когда-то выгнали с позором. На лекции его валом валят студенты. Поднявшись на кафедру, проговорив традиционное вступление, он вытягивает перед собою руки, и длинные, белые, красивые пальцы его шепотно ищут что-то и наконец находят. Эти иллюзионистские пассы завершаются взлетом рук, будто сдергивающих покрывало с мировой истории, и события разных времен предстают обнаженными. Травкину, разумеется, нет места в его блистательных речах. Вспоминая о нем в частных беседах, он подолгу молчит, задумываясь. Им высказана весьма спорная мысль. Будто Травкин, сам уйдя в изгнание, в степь, годами размышлял о будущем и «Долиной» воспользовался для того лишь, чтоб на самом себе поставить эксперимент. О Воронцове же Родин слышать не хочет.

А тот, Валентин Александрович Воронцов, вершит делами одного крупного внешнеторгового объединения. Награжден орденом Дружбы народов. Продает загранице металлоизделия не бытового и не промышленного назначения. Женился на преподавательнице датского языка. О прошлом говорит скупо, потому что оно может повредить его настоящему.

Великое Братство людей, обживавших полигоны, давно спилось, вымерло и распалось. Уцелевшие почти не помнят Травкина, а если что и всплывает в их памяти, то — сущие мелочи, не достойные внимания. К чему, например, информация о том, будто Травкин постоянно держал в кармане две зажигалки, не пользуясь ими?

Шабашников след простыл. Правда, одного из них видели в психбольнице или около нее. Отвечая на вопрос о Травкине, он выразил вздорное предположение. Якобы Вадим Алексеевич сразу же после «Долины» расстался с монтажкой и с полигонами вообще, переехал в Ленинград и работает старшим инженером.

Невероятно! Немыслимо!.. Однако в этом фантастическом поклепе есть нечто, обязывающее более трезво судить о бывшем главном конструкторе. Жизнь инженера Травкина не могла не продолжиться и после «Долины». Он женился конечно же. На рижанке ли, на москвичке, на ленинградке — можно только гадать. На новой работе Вадима Алексеевича должны любить и ценить. Он вовремя ставит подписи на всех тех бумагах, что хороводом ходят вокруг него. Не думается, чтоб у кого-либо в столице поднялась рука — отменить приказ министра о персональном, только для Травкина, окладе в 400 (четыреста) рублей, оклад ведь не связывался с какой-нибудь должностью. У основательного Травкина в семье — полный порядок, надо полагать. Дети растут или уже выросли. В гараже или у дома стоит «Волга» предпоследней модели. Более чем вероятно, что не утратило силы некогда отданное распоряжение: Травкину — любой самолет! Следовательно, у Вадима Алексеевича нет проблем, когда он с семьей отправляется в отпуск.

К сожалению, персональный оклад не дает права на персональную пенсию, но, думается, Травкин не станет хлопотать, добиваясь так называемой справедливости.

Когда-то в домике у озера Балхаш он мучительно размышлял о времени, о себе, отдельном человеке, о всех нас, и пришел — или не пришел — к каким-то выводам. Так или иначе, но жизнь — по современным меркам — удалась, жизнь прожита, и прожита она достойно.

--">