Андрей Станиславович Бычков - Роки Раккун

дернулась поправить ее. «Не надо», — строго сказала высокая черная сестра, державшая оранжевый шар с кислородом. Хирурги молча всматривались в немое лицо мальчика. Шланг, торчащий из горла, слегка подрагивал. Потом четыре сестры и реаниматолог осторожно стали перекладывать тело на узкий хирургический стол. Гофрированный шланг натянулся, не давая телу лечь сразу на стол.

— Не видишь, что трубка?! — рванулся к реаниматологу Бык.

— Погодите, погодите, ремень зацепился, — виновато забубнил реаниматолог.

Темноватая пауза поднялась в чистой стерильной комнате для операций, овладевая стоящими. Словно беда уже оголила крылья в углу. Тогда второй хирург быстро заговорил очищающими словами:

— А то я одного делал-делал, десять часов уже делаю, стоять не могу, а ему хоть бы хны, и давление держит тютелька в тютельку. Думаю, хоть бы ты окочурился, черт. А ему хоть бы хны. Через год встречаю: «Ну как, помнишь про живот?» «Не-а, — говорит — Прыщик вот только на морде вскочил».

Все засмеялись, расслабились, и тогда жизнь бледного юноши словно остановилась в дверях, оглянувшись: не вернуться ли в измученное тело, не подождать ли еще?

* * *

Иногда казалось, что в самую грань неудержимой скорости пространство останавливается и замирает. Слившись с пространством, он исчезал и в самом деле, оставляя в созерцающей самое себя пустоте движущиеся деревья, мелькающие указатели и домишки. Смеясь, он смотрел из своей пустоты в висящую перед ним коробку спидометра, с удивлением отмечая все те же немалые девяносто. Только редкие встречные, рождаясь из точки на горизонте, вырастая и проносясь с убийственным ревом, отрезвляли его, заставляли слегка покачиваться в седле, несмотря на тяжелую устремленность «Цундапа». Но лишь встречные исчезали, он забывал о них, и снова это странное чувство, отделяясь от скорости мотоцикла в пространстве, охватывало его.

Постепенно и где-то даже неожиданно для себя он нагнал оранжевые «Жигули» и шел за ними колесо в колесо, разглядывая странную клетку с маленьким черно-белым животным, стоящую на спинке заднего сиденья. На шоссе машин больше не было, и, чтобы снова остаться один на один со своей самостью, он решил обогнать легковушку. Поднимая с девяноста до ста, он вышел на осевую и натужно обошел «Жигули», краем глаза заметив за рулем мужчину в очках посеребренной оправы, с толстой, словно вываливающейся из воротника, шеей. В дрожащем зеркале заднего вида запрыгали «Жигули». Теперь в свободном пространстве он снова увидел взлетную полосу, голубизну затягивающегося неба, летящую комнату, в которой он будет просто лежать.

«I look at the floor and I see it needs sweeping.

Still my guitar gently weeps…»^[1]

Он засмеялся, зачем-то включил и выключил дальний свет фары, словно салютуя своей свободе, и почувствовал, как неоспоримое желание жить пронизывает и почти поднимает его… Он едва успел уйти вправо, так жестко и круто приняли на него обгоняющие «Жигули». Оранжевая машина, намеренно замедляясь, закрывала простри яство. Серые выхлопы и ядовитая пыль из-под задних колес ударили ему в лицо. Он увидел, как маленькое черно-белое животное в клетке, чем-то похожее на крота, только с непомерно толстым и длинным голым хвостом повалилось от торможения на спину. Оранжевая заслонка заставила таки его сойти на обочину. В пыли он увидел, как машина удовлетворенно уходит вперед.

Но через час он снова заметил ту же машину, развернутую на «кармане». Человек с толстой шеей лениво лежал на траве, словно бы поджидая…

* * *

— Влюбилась в этого переломанного мотоциклетного Будду и решила снова отдаться Быку? — тихо, чтобы не услышал Бык, шепнул Алине реаниматолог.

Она смывала с раненого тела клиол медицинским бензином и отлепляла повязки. Бензин смешался на его теле с брызнувшей горячей слезой. «За что?!» Руки ее задрожали, и она стала быстро-быстро тереть, чтобы никто не заметил.

Но реаниматолог, конечно, заметил и, наклонившись еще ближе, почти касаясь своей губастой жаждой ее прохладных душистых волос громко проговорил, воспользовавшись неожиданным смехом хирургов.

— Я тоже хотел бы его спасти… как анестезиолог…

В ужасе отшатнувшись, она начала перекладывать на столике крючки и зажимы. «Сон, сон, — стучало в висках, я все придумываю себе… Сутки…От переутомления это все… Ничего он такого не говорил». Она стояла спиной к нему, склонившись над стеклянным прозрачным --">