Энтони Берджесс - M/F

Per Liana^[1]

Donna valente,

La mia vita

Per voi, piu gente,

E ismarita^[2].

В своем «Лингвистическом атласе Соединенных Штатов и Канады» Ганс Курат не признает изоглоссу, совпадающую с политической границей вдоль 49° северной широты.

С. Поттер

C’est embêtant, dit Dieu. Quand il n’y aura plus ces Français,

Il y a des choses que je fais, il n’y a aura plus personne pour les comprende.

Charles Péguy^[3]

Входят принц, Леонато, Клавдио и Джеки Уилсон.

Много шума из ничего. Первое фолио

1

— Боже мой, совсем голый?

Это было давно, очень давно. Тогда я еще не достиг совершеннолетия и теперь проецирую позы и речи взрослого, зрелого человека на того неоперившегося юнца в номере «Алгонкина». Я не думаю, например, что действительно ответил:

— Скажем так, функционально голый. С оголенными оперативными зонами.

— Средь бела дня?!

— В лунном свете. В непорочном сиянии чистой луны Массачусетса.

Печаль Лёве пролегла между нами — неизбывная, неутолимая. Верьте, что я говорил именно это. Верьте всему.

— В основном это была ее идея. Она сказала, мол, это можно рассматривать как форму протеста. Она-то сама из студенческого возраста давно вышла, так что для акции протеста уже вроде как и не годилась. Это должно было быть мое шоу, как говорят британцы. Бесстыдное публичное совокупление как способ выразить свой протест. Против тиранических демократий, войн во имя мира, принуждения студентов к учебе…

— То есть вы признаете, что совершили бесстыдство?

— Против того, что индийские дети, похожие на скелеты, едят собачье дерьмо, если им посчастливится его найти.

— Я спросил, признаете ли вы…

— Никакого стыда. Все происходило у входа в Мемориальную библиотеку Ф. Джаннату. Помощница библиотекаря, мисс Ф. Карика, как раз закрывала библиотеку на ночь. Я отчетливо видел ее браслет-змейку, когда она поворачивала ключ.

Мой разум отчасти был занят сочинением загадки про Лёве. Вот что получилось:

Тевтонский рык его гремит,

А сам — овца овцой сидит.

Лёве, хранитель закона, сидел, весь печальный, на стуле. А я, упорствующий во грехе, лежал на кровати. Голый, но не совсем. Лёве был одет в легкий, сдержанно-переливчатый костюм — по случаю нью-йоркской жары, что свирепствовала снаружи почище самой свирепой зимы. Из львиного в его облике были лишь волосатые лапы, но это, в конце концов, родовой признак животных. Хотя из-за львиной фамилии его волосатость представлялась мне не совсем человеческой, и от этого я чувствовал необъяснимое тревожное биение, обосновавшееся в промежности. Точно такое же биение, только в печени, началось у меня и тогда, когда профессор Кетеки преподнес нам задачку о записи в дневнике Фенвика от 2 мая 1596 года. Я докурил до самого фильтра, затянулся в последний раз и затушил сигарету среди прочих окурков. Лёве принюхался к дыму, как зверь. Спазм тревоги. Лёве спросил:

— Это какой-то галлюциноген?

— Нет. «Синджантин». Изготовлено под монопольным контролем правительства Республики Корея.

Я прочитал это на бело-золотисто-зеленой пачке и добавил:

— Впервые я их увидел на выставке в Монреале. И там же впервые прочувствовал зло любых разграничений. Я пересек границу, но так и остался в Северной Америке.

Лёве вздохнул, и этот вздох был похож (вновь спазм тревоги) на миниатюрный раскатистый рык. Его очки вспыхнули отражением пылающей Западной Сорок четвертой улицы.

— Надо ли мне говорить, и ему не надо было говорить, как огорчился бы ваш бедный отец. Сына выгнали из колледжа за постыдный, бесстыдный…

— Мои собратья-студенты бунтуют, требуют моего восстановления. На кампусе гремят выстрелы. На закате пылают костры, в них горят книги. Реакционер Уитмен, фашист Шекспир, поганый буржуй Маркс, Вебстер с его явным избытком слов. У студента есть право публично сношаться.

Я достал из пачки еще одну «синджантинку», но тут же сунул обратно. Надо следить за своим здоровьем. Я был тощим и слабым. Страдал кардиоревматизмом, многочисленными разновидностями астмы, колитом, нервной экземой и сперматореей. Я был, и сам это знал, --">