Сухбат Афлатуни - Ташкентский роман

оттолкнуться? Неслышно одеться и исчезнуть навсегда рано утром, оставив в бедном животе Лаги кусок своей плоти, через несколько месяцев ставший Султаном.

Глупые, безумные мысли. И Лаги отгоняет их и снова зовет сон. Но вместо сна приходят другие мысли.

Вместо сна приходит Луиза. Одета как Лаги в день получения нового паспорта. И с таким же раздутым пузом, какое было у Лаги. Полным девчачьих страхов, отцовских попреков и соседских пересудов. Ходит Луиза медленно, кланяясь животом. Ходит мимо крестовин с бельевыми веревками, лениво играет прищепками. Чтобы Лаги не сильно ее испугалась, начинает напевать «К Элизе». Любимая пьеса отца, всегда заставлял тебя играть перед пьяненькими гостями, помнишь?

Легкий сквозняк доносит запах курева. Свекровь! Как пионерка в туалете, чтобы никто не видел. Бедная жестокая женщина. Верно сказал Маджус. Лаги прикусила губу, припоминая. Вспомнила… Если бы люди поняли, насколько жизнь действительно прекрасна, они бы умерли от блаженства. Поэтому они мучают себя и друг друга, спасая тем самым друг другу жизнь. Да, что-то такое.

Чтобы отогнать мрачные мысли, Лаги стала вспоминать приход Маджуса.

И вовремя, иначе до ее чуткого сознания долетел бы отсвет сцены, происходившей на другом конце мира. В душной ташкентской палате на продавленной койке, напоминавшей авоську, метался в полузабытьи отец Лаги. Ему было жарко, холодно и больно. Он часто ворочался, и койка скрипела и пела под ним, как под молодым любовником. У соседа по палате, спавшего с тюбетейкой на колхозном лице, негромко натренькивало радио. Играли Бетховена, но отец Лаги почти не знал Бетховена и не различал музыки. Но вдруг затанцевал кустистыми бровями и выдохнул: «Ллууии. Уиии…»

Случайно заглянувшая в палату русская нянечка нагнулась над больным, так, что обкусанная шариковая ручка чуть не выпала из нагрудного кармана ему на лицо. Впрочем, больной это вряд ли бы почувствовал. Завтра она даст телеграмму родным; а еще говорят, у местных не принято стариков бросать. Посмотрев на его страшноватые, но понятные ей гримасы, она вышла, потом опять вернулась. Сквозь пахнущие оконной ватой облака забвения отец Лаги ощутил, как к нему в постель, под него, протиснулась холодная утка.

Радио-бетховен выдал последний аккорд и забился в конвульсивных аплодисментах. Ллуии. Са!

Лаги наконец заснула.

Задушив окурок в пепельнице из курортной ракушки, свекровь принялась за дело. Растопила утюгом снежные заносы пеленок-распашонок, превратив их в две аккуратные стопочки. Выдавила на донце перевернутой пиалы листья усьмы, безукоризненно подвела брови. Вытерла со стола малахитовые затеки. Сняла халат, расплела седоватые косы. Пробормотала бисмиллу и отошла ко сну, полному храпов, вздохов и скрипов морских водорослей в немецком диване.

Включенное на минимальный звук радио заверило ее, уже спящую, что она прослушала первую часть чьей-то шестой симфонии. Сидевший рядом, скрестив по-турецки ноги, ангел свекровиного сна бесплотно кивнул. Мы продолжаем наш концерт. Ангел выжидательно поднял наусьмленные брови и еще раз кивнул. Бетховен, «К Элизе». Свекровь перешла на мягкий, с подсвистываниями, храп. Усилившийся степной ветер заболтал прищепками на бельевых виселицах за окном.

Султану приснились пятна необыкновенно голодной расцветки, он захныкал и проснулся. Над кроваткой склонилась сонная и счастливая Лаги.

Через несколько минут несложный ритуал был исчерпан, и то, что только что было единым телом матери и сына, блаженным, кормяще-питающимся, снова разошлось на две разновеликие половины. Большая половина направилась было к креслу, еще хранящему запах сна. Нет, смысла нет. Сон ушел.

Впереди несколько часов гарантированной бессонницы и астматического степного ветра. Лаги подошла к открытому окну и кончиками пальцев стерла с подоконника невидимую теплую пыль.

О том, что она женщина, Лаги вспоминала только во сне. Наяву была каким-то вечным подростком с маленькой курносой грудью. Дочкой была, невестой, потом сразу невесткой и сразу матерью. Даже женой Лаги побыла как-то наполовину: в загс не ходили, по совету свекрови тайно навестили муллу. Но это — уже другая память.

Памятей у Лаги было несколько. С того самого позднего детства, когда не стало Барно-опы, доброй и заботливой мачехи. Умерла на кухне, среди недорезанного лука и закипающих кастрюль. Добрая бездетная Барно шила --">