Иштван Сабо - То памятное утро

чокнулись. Янчи пересохшим от жажды ртом жадно глотал газированную воду. Буйдошо потягивал пиво.

— Расскажи-ка мне, дружок, как ты собираешься наняться в возчики?

— Нашел бы какого-нибудь богатея, кому возчик требуется.

— В разгар-то лета? Янчи! Да об эту пору каждый хозяин успевает возчиком обзавестись. А у кого нет возчика, того и тебе надо стороной обходить.

— А вдруг у кого-нибудь недавно умер возчик?

Имре Буйдошо задумался.

— Возчик никогда в страду не умирает. Разве только его ножом пырнут из-за какой-нибудь бабенки.

Они сидели, усталые, в прохладном помещении. Лучи солнца сюда не проникали: оба окна были закрыты густой кроной огромной раскидистой липы. Не верилось, что под сводами этого зала происходили ужасные драки, о которых потом неделями судачили в округе. Казалось, не сыскать более мирного местечка на всем белом свете. Как приятно посиживать здесь на пару с дядей Буйдошо, смотреть в его улыбающееся лицо с ясными карими, чуть прищуренными глазами. Вот бы здорово было, если бы вдруг выяснилось, что они родственники, подумалось Янчи.

Дядя Имре залез в карман своего жилета, вытащил оттуда часы, щелкнул крышкой.

— Ну-ка, Янчи, скажи мне, который час!

Мальчик бросил взгляд на циферблат и тут же ответил:

— Сейчас будет одиннадцать.

— Сейчас — это не ответ. Один человек сказал так, а его и до сих пор ждут. Через сколько минут, сынок? Мне желательно знать в точности.

Янчи подсунул ладонь под часы и низко склонился над ними.

— Можно я черточки посчитаю?

— Часы перед тобой, считай на здоровье.

Янчи начал отсчет от цифры двенадцать и пошел против движения часовой стрелки, вскоре он добрался до большой, минутной.

— Через семь минут будет одиннадцать, — решительно проговорил он.

Имре Буйдошо взял часы в левую руку, а правую положил Янчи на голову.

— Молодчина, малыш Чанаки! Через семь минут — одиннадцать, точно. И малый с такой головой собирается в возчики податься? Выходит, нашему брату только в возчики дорога, а о должности уездного судьи и не помышляй? Не будь тебя рядом, я бы сказал пару крепких словечек.

Он снова наполнил бокал и сделал большой глоток. Потом велел Янчи:

— Ну-ка пройдись взад-вперед.

Янчи послушно слез со стула и стал прохаживаться по залу под взглядом дядюшки Имре. Тот смотрел, смотрел на мальчугана и все сильнее трясся от смеха:

— Ах, козел тебя задери! Фу-ты ну-ты!..

Янчи остановился и сердито уставился на хохочущего Имре Буйдошо.

— Дядя Имре, я…

— Погоди, парень, погоди! Босой, в холщовых портах, в рубахе, с непокрытой головой… И в таком виде ты собрался в возчики наниматься? Эх, забодай меня комар!

Янчи, помрачнев, стоял посреди корчмы.

— Ну, подойди сюда, малец! Вот так-то. А знаешь ли ты, сколько всего требуется возчику? Да прежде всего: сапоги, штаны особые, шляпа. Да сверху что потеплее, потому как не вечно же будет стоять такая жарища. Потом кнут, сумка через плечо. Тогда, глядишь, и местечко подвернется. Такие-то дела, брат.

Мужчина опять несколько раз глотнул из стакана, потом скрутил цигарку.

— И с какой стати тебе понадобилось другим прислуживать?

Он замолчал и знай курил свою цигарку, разглядывая пепел, образующийся вслед за огоньком на ее конце. Вдруг улыбка сошла с его румяного лица, загорелого, обветренного, симпатичного. Продубленного ветром и солнцем лица взрослого человека, к которому Янчи испытывал такое доверие. Но эта внезапная угрюмость Имре Буйдошо длилась всего несколько секунд, и вот в его живых карих глазах вновь загорелись веселые огоньки.

— Ну-ка садись сюда, парень. Говори, почему ты ушел из дому? Обидели тебя?

— Нет.

Как передать словами то утреннее ощущение одиночества, отторженности от людей, бабушкину самозабвенную возню на чердаке, постоянно рушащиеся деревянные брусочки и навязчивую фразу: «Надоело ему дома мыкаться, вот он и подался в возчики»?! Дядя Имре понял бы его, если бы малышу удалось подыскать нужные слова. Янчи снова уселся на стул, рот у него скривился, на глазах появились слезы. Ему стало невмочь, он упал лицом на гладкую поверхность стола. Плечи, руки — все тело его содрогнулось от горьких рыданий.

— Поплачь, поплачь, малыш, — тихо приговаривая Имре Буйдошо, поглаживая мальчика по голове. — Поплачь, дружок, коли знаешь о чем. Сам увидишь, как потом полегчает.

Не спуская глаз со вздрагивающих плеч ребенка, он осторожно --">