Татьяна Розина - Запах

Татьяна Розина Запах

Всё повторялось. Снова и снова. Де жа вю. Он брал её руки в свои и приближал к лицу. Мягкие, тёплые ладошки, всегда влажные. От них парил, врезаясь в сознание, запах. Сладкий. Или горький. Вернее приторно–сладкий. Приторный до горечи. Запах полыни. Летней ночи. Коньяка. Раздавленного таракана. Он брал её руки и приближал к себе. И в глазах проплывал туман. Снова и снова. Но он никогда не мог сказать, было ль это уже раньше. Или случилось впервые. И вообще… было ли. Или он бредит. Или спит. Запах улетучивался быстро. И он трезвел. Снова видел яркие краски окружающего мира. Начинал думать. И даже понимать, что смысл слов. Но когда он брал в свои руки её ладошки… это было… было уже… когда–то… Первый раз он увидел её, когда им было шесть лет. Вернее, ему было шесть. А ей, пожалуй, ещё меньше…

Жаркое лето. В воздухе плавится солнце. Оно с утра появилось из–за пенящегося облачка, единственным пятнышком веселившимся на беспросветно–скучной голубизне небосвода. Появилось и плюхнулось толстым телом на пыльный двор. Плюхнулось, расплескав горячие капли вокруг себя, обжигая дворовую ребятню. Десятки ног взбивают серую пыль, поднимавшуюся от земли и тут же оседающие на потных ступнях, размазываясь невообразимыми грязными подтёками по голени.

Харитоновна вешает бельё. На длинных верёвках, протянутых от единственного во дворе дерева до гвоздя на заборе. Старуха, кряхтя, нагибается к жестяному тазу, берёт тряпку и, тряхнув ею, вытягивается, чтобы повесить. Потом достаёт из кармана фартука прищепку и щёлкает ею по белью. И снова нагибается. И снова стряхивает. И снова щёлкает.

Он сидит на лавочке в беседке на другом конце огромного двора. Двора, зажатого пятиэтажками и деревянным некрашеным забором. Остатки краски уже не угадываются. Ободранной кожурой слоятся на досках, отпугивая прохожих. Касаться поверхности забора ему не приходит в голову — знает, что шершавая, торчащая в разные стороны лохмотьями поверхность может поранить. Харитоновна снова нагибается. А он тупо наблюдает за движениями старухи.

Июль. Может, август. И жара расплавила не только воздух, но и мысли. Они перетекают, не складываясь в однообразную массу. Краем глаза он замечает возню. Самые непоседливые затеяли игру. Игру в войну. Мальчишки и пара девчонок носятся, размахивая, кто пластиковыми саблями, а кто просто палками, оторванными от рассыпающегося забора.

Он сидит. Вдруг внутри что–то щёлкает, как реле в трансформаторе. Он вскакивает и бежит. Бежит сначала просто так. Без цели. Без мысли. Будто внутри завёлся механизм. Завод замедленного действия. Чем быстрей бежит, чем громче раздаётся призывный крик соседского мальчишки, тем сильнее разгораются его глаза, пар выбивается из ноздрей. Сначала он бежит за всеми. И со всеми. Но потом глаза вырвают красное пятно. На серо–пыльном фоне двора яркое пятно притягивает остекленевший взгляд. Он впивается своими маленькими, но цепкими глазками, в красную точку, то удаляющуюся от него, то, наоборот, заполняющую всё пространство перед глазами. Разглядеть, что этим пятном была ситцевая юбочка на какой–то толстушке, он смог только тогда, когда догнал её. Девочка загнала себя в угол. Она, видимо, подсознательно считая, что спасёт себя от неимоверно приближающейся угрозы, спрятавшись за деревом. Из последних сил она добегает до раскидистой дворовой акации и пытается просунуться между забором и деревом. Сунулась и застряла. Дерево, своей широкой кроной касается старого забора. Мальчик остановается так близко от неё, что дыхания сливается. От разгоревшегося лица девочки, от всего её раскалённого тела, идёт горячая волна. Волна охватывает его… он замер. Девочка тяжело дышит, широко открыв рот и обнажив щербатые острые зубки. Он видит малиновый язычок. Слюни собрались в открытом рту девочки и пузырятся, будто кипят от поднявшейся температуры. Девочка сглатывает слюну, неприятно чмокая губами, и снова открывает рот. У неё, видимо, заложен нос.

Мальчик видит, как по лбу девчушки стекает огромная и жирная капля пота. Капля выполает из–под белых, туго стянутых в косички волос, и, лениво перекатываясь, направляется к рыжеватой брови. Лоб девочки, покрытый белым, едва заметным, пушком, не даёт той свободно соскользнуть с него. Мальчик засматривается каплей, зачарованный ею, как когда–то в цирке блестящим шаром фокусника. Наконец, капля протянулась по брови и --">