Владимир Владимирович Рафеенко - Долгота дней

— Матушки-земли, — говорит банщик.

Почему земля — матушка, девушке невдомек. Ей кажется, что земля, скорее, тетушка. Тетушка-подушка, старая лягушка. Ты кладешь ее на лицо человеку, и он умирает. Становится прахом и тленом. Червяки едят его. Ам-ам.

Здесь хорошо нарисовать цветными карандашами рисунок. Множество разноцветных червячков съедают старое, противное и больное тело, разрезанное насекомыми на тысячу неравных частей. Оно исчезает, превращается в пар. И летит, мерцая, становясь облаком, скорее всего Магеллановым. На это облако смотрят нетрезвые печальные астрономы. Делают пометки и внезапно замечают, что сквозь него к земле летят огромные жопы, и нет спасения никому. Здесь альбом следует отложить и осмотреться.

Зверь по имени Пар рычит вовсю. Горячий, тяжелый, обжигает кожу. Высушивает влажные доски. Дверь открыта нараспашку, и потому Лизе не страшно сидеть рядом с рычащим зверем.

— Все, хватит, — говорит Сократ, смахивает со лба пот. Весь мокрый, красный, ошпаренный. — Пойдем обедать и пить чай.

Они садятся не в каморке банщика — узкой, как пенал, и сырой, — но прямо в зале, где в обычные дни посетители, пришедшие попариться, оставляют трусы и носки. Сапоги, бушлат, очки, мобильный телефон в кармашке, застегнутом на пуговку, джинсы. Бумажник. Презервативы. Автомат Калашникова, две-три гранаты. В рюкзаке две бутылки водки. В термосе чай.

Ряды вертикально висящих на стене одежных шкафчиков. Удобные лавки, умывальники и зеркала. Электронные весы. Фены в специальных держателях под зеркалами. Большие квадратные часы вверху над дверью отмеряют время. В кулере ледяная вода.

Длинные прямоугольные окна, идущие под потолком, по причине ранней весны приоткрыли ленивые плоские рты. В медленно просыхающий после помывки зал проникает ветер и запах молодой светло-зеленой травы. Нежно и яростно пробивает она у самых стен бани плотный ковер слежавшихся бурых листьев.

Через распахнутые фрамуги в баню влетают облака и птицы, звуки изо дня в день работающей артиллерии. Тени от новых смертей уходят в небо, перечеркивая густые облака влажными синими полосами. Лиза рисовала их вчера, сидя на диване покойной тети Каролины, которая, конечно, тетей никогда ей не была.

Чужую ей женщину несколько месяцев назад умертвили гигантские насекомые. Не укрощенные, дикие, проклятые caballeros. Они разорвали мягкую климактерическую плоть длинными когтистыми конечностями. Увы и увы.

За пару недель до этого Лиза акварельными красками изобразила всю сцену на розовой мягкой бумаге. Идея вручить рисунок тетке за завтраком пришла под утро. Испытывая печальный темный восторг, девушка молча положила акварель на стол между сахарницей и банкой молока. И, манерно улыбаясь, вышла из кухни. Вывела из чулана велосипед. Грохоча педалями, цепью, дребезжа звонком, звеня умопомрачительными спицами, принялась спускаться вниз. Они проживали на первом этаже, что исключительно удобно с точки зрения велосипедных поездок по оккупированным территориям.

* * *

— Сократ! Посмотри, — проговорила трясущимися губами Каролина, — смотри, что нарисовала эта сумасшедшая!

— Ну что опять такое?! — прищурился Гредис, надевая очки и рассматривая рисунок.

— Вот смотри! Смотри сюда! — кричала тетка. — Не видишь, что ли?! Она ведь меня нарисовала! Меня!

Сократ в упор ничего не различал, кроме выразительных, но бессодержательных цветовых пятен и линий, нанесенных на мягкую поверхность листа акварельными красками. Они несколько расплылись по краям. Но в целом все смотрелось симпатично, хотя и несколько тревожно.

— Шутишь? — Гредис морщил лоб, чувствуя, как на него наваливается смертельная усталость, последние год-полтора непременно сопровождавшая их общение с женой.

«В ее бедной голове, — думал он иногда, — поселился тот же кошмар, что и в благословенном Z».

— Да ты слепой, ей-богу! — заорала Каролина, сразу становясь некрасивой и жалкой. — Смотри сюда! Вот я, а вот чудовища. И вот они меня режут и кромсают!

— С-с-с-слушай, здесь можно разглядеть набор цветных симметрично расположенных клякс, — Сократ указательным пальцем поправил очки на переносице. — Не стану спорить, у девочки прекрасно развитое воображение, чувство цвета, линии. Но я тебе тысячу раз говорил, все ее рисунки беспредметны! Что ты, в с-с-с-с-амом деле, цепляешься к девице?

— Беспредметны? — --">