Владимир Владимирович Рафеенко - Долгота дней

фыркнула Каролина. — С ума сошел?! Как же ты не видишь! Смотри. Тут справа и слева чудовища. А вот здесь я. Вернее, то, что от меня осталось. Вот моя голова лежит и смотрит на тебя! На тебя она смотрит! На тебя, старый дурак! И прекрати заикаться, ты же знаешь, как это меня раздражает!

— Фантазируешь, Каролина! — мягко проговорил Сократ, с горьким наслаждением выпил полчашки вчерашней холодной заварки, сцеженной из старого фарфорового чайничка, выполненного в виде слона, восседающего на собаке, и закурил. — Прекрати, ей-богу. Ну не смешно же…

— И мне не смешно! И мне! — она яростно замотала головой, тяжело вздохнула, еще раз мельком глянула на рисунок, скомкала его и отправила в мусорное ведро. — Ты говоришь, обыкновенная девушка? Но заметь, у нее в жизни только и есть, что велосипед, карандаши и краски. А барышне-то уже сколько? Двадцать, двадцать пять? — Каролина замолчала, сосредоточенно пожевала губами. — Скажу тебе честно, как чувствую, она — чудовище! Потому и возраста не имеет! Иногда ей десять, а временами — восемьдесят, и желтый песок сыплется из-под кровати! Восемьдесят! — с ужасом повторила Каролина. — И эти рисунки! Не зря ваш христианский Бог говорил о жертве. Думаю, она бы подошла. Именно ее нужно скинуть в шурф шахты «Добрый Шубин», чтобы остановить братоубийство!

— Прекрати нес-с-с-ти чушь! — Сократ тяжело вздохнул и дернул головой. Ему тоже не нравилось его заикание, но он ничего не мог с ним поделать, когда волновался.

— Да что прекрати-то?! — Каролина нервно щелкнула зажигалкой и прикурила.

— Бога оставь в покое! — выдохнул он.

— И нормальных месячных у нее до сих пор нет. Нет, я понимаю, психические отклонения. Я понимаю, таблетки. Но ей уже вечность пора мужчинами интересоваться!

— И что?! — вяло улыбнулся Гредис. — Девочка фантазирует, развивается! Всему свое время. Я, например, радуюсь тому, что после смерти Анны она не замкнулась в себе. Общается с нами, рисует. Помогает мне в бане, кстати. Три этажа вымывает раз в неделю, шутка ли! А рисунки — что рисунки? Мало ли, что она там нарисует…

— Они исполняются! — закричала Каролина, побагровев. — Ты же сам знаешь! Она нарисовала, как Анну сбивает автомобиль, за год до катастрофы, а затем это и произошло!

— Это чушь! — Сократ с отвращением покачал головой. — Я рассматривал тот карандашный набросок, и ничего подобного там не заметил! Не сходила бы ты с ума. У тебя в последнее время идеи какие-то завиральные. Ужасные вещи говоришь…

— Ведьму взяла Анька из интерната! — оборвала его Каролина, жадно затягиваясь. — Ничего лучшего в Москве за столько лет не нашла! Нет чтоб денег заработать, мужа найти да кормить родителей на старости лет! Теперь и сама сгинула, как дура, а мы — мучайся! Ведь говорила я ей, не бери чужого ребенка, психически ненормального, да еще и еврейского! Не бери жидовку!

— Тише, дура, — замахал руками Сократ, — что ты несешь?! Девочка услышит!

Он затворил форточку, сухо улыбнувшись Елизавете. Та стояла рядом с велосипедом и, наклонив голову, внимательно рассматривала окна квартиры, в которой жила.

— И пусть! — прикрикнула Каролина. — Пусть знает, что я о ней думаю!

Лиза не могла слышать, что именно говорит тетка Сократу. Но ей это было все равно. Каролина была ей никто. Просто чужая глупая баба, смерть которой можно нарисовать и при этом не чувствовать ничего, кроме облечения. Она скоро уйдет из этого романа, и о ней тут больше не вспомнят.

* * *

Ровно через три дня после этой сцены в Z прибыла гуманитарная помощь из России. На районном рынке ее встречали в радостном предвкушении. Два белых фургона — вестники разлуки, часть конвоя, прибывшего в город, выглядели многообещающе. Было морозно и светло, несмотря на плотные облака. На здании базарной администрации ветер трепал плакат: «Свободней граждан в мире нет, чем граждане анклава Z!»

Каролина вместе с прочими Z-тетками была на месте с утра пораньше. Минут за двадцать до события подтянулись журналисты российского телеканала «Лайф энд кайф». Затем подъехали на двух отжатых черных джипах боевики в количестве восьми человек. На автобусе прибыли похмельные казачки, которые, высыпав из автобуса, принялись в сторонке дымить папиросками, а потом выставляли у фур нарядные столики. На них следовало выкладывать сахар и крупы, чтоб затем под прицелом кинокамер раздавать. Очередь формировалась сама --">