Чак Паланик - Колыбельная

Чак Паланик Колыбельная

© Перевод. Т. Ю. Покидаева, 2002

© ООО Издательство «АСТ МОСКВА», 2009

Палки и камни могут и покалечить, а слова по лбу не бьют.

Посвящение следует

Пролог

А потом, в первое утро на новом месте, они спускаются вниз, и вот оно, нацарапано на дубовом паркете:

УБИРАЙТЕСЬ

А ещё через пару ночей начинается детский плач — из северной стены хозяйской спальни.

Обычно тогда они и звонят.

Очередной новый хозяин на телефоне — это вовсе не то, что нужно нашей героине, Элен Гувер Бойль, в это конкретное утро.

Все эти заикания и рыдания в трубку.

А что ей нужно, так это ещё одна чашка кофе и домашняя птица из семи букв. Ей нужно прослушать радиосканер, пеленгующий полицейскую частоту, чтобы быть в курсе событий. Элен Бойль щёлкает пальцами, пока в дверях не появляется секретарша. Наша героиня прикрывает телефонную трубку обеими руками и кивает на радиосканер:

— Там код девять-одиннадцать.

Секретарша, её зовут Мона, пожимает плечами и говорит:

— И чего?

Она проверяет по справочнику и говорит:

— Расслабься. Это кража в магазине.

Убийства, самоубийства, серийные убийства, случайные передозировки — нельзя дожидаться, пока сообщения об этом появятся на первых полосах газет. Нельзя, чтобы какой-то другой посредник обставил тебя в гонке за очередным перспективным клиентом.

Элен нужно, чтобы новый хозяин дома № 325 на Крествуд-террас заткнулся хотя бы на полминуты.

Разумеется, неизменное УБИРАЙТЕСЬ образовалось на полу в гостиной. Странно другое: как правило, детский плач начинается только на третью ночь. Сначала — призрачное послание, потом — детский плач на всю ночь. Если хозяевам хватит смелости продержаться неделю, они обязательно позвонят на восьмой день — насчёт лица, которое отражается в ванной, когда в неё набирают воду. Одутловатое сморщенное лицо с чёрными провалами вместо глаз.

В начале третьей недели появляются призрачные тени, которые медленно кружат по стенам столовой, когда семья собирается за столом. Наверное, это ещё не конец, но никто пока не выдерживал больше трёх недель.

Элен Гувер Бойль говорит в трубку:

— А вы уверены, что сумеете доказать на суде, что этот дом непригоден для жизни, вы уверены, что сумеете доказать, что предыдущие хозяева знали, что там происходит… — Она говорит: — Я вам скажу. — Она говорит: — Вы проиграете дело, о доме пойдёт дурная слава… кстати, вашими же стараниями… и вы его не продадите даже за полцены.

Это неплохой дом, № 325 на Крествуд-террас: в стиле эпохи английских Тюдоров, новая крыша из современных материалов, четыре спальни, три ванные, ещё один дополнительный туалет. При доме — бассейн. Нашей героине даже не нужно смотреть каталог. Этот дом она продавала шесть раз за последние два года.

Ещё один дом, на Этон-корт, типичный для Новой Англии домик, двухэтажный с фасада и одноэтажный с тыла, шесть спален, четыре ванные, лестничная площадка обшита панелями из сосны, и кровь растекается по стенам кухни. Этот дом она продавала восемь раз за последние четыре года.

Новому хозяину она говорит:

— Подождите минутку на линии, — и жмёт красную кнопку.

Сегодня Элен во всём белом: белый костюм и туфли. Только это не ослепительно снежно-белый, а белый, как трасса для горнолыжного спуска на канадском курорте Банфф, с личной машиной, с наёмным шофёром, четырнадцатью стильными чемоданами, подобранными друг к другу, и номером в отеле «Лейк-Луис».

Повернувшись к двери, наша героиня говорит:

— Мона? Лунный луч? — И чуть громче: — Бесплотная дева?

Она стучит ручкой по сложенной вчетверо газете у себя на столе и говорит: