Владимир Георгиевич Сорокин - В поле

сатиновых трусах лежал на кушетке. Руки его были пристегнуты браслетами к ножкам. Рядом стоял Родос в кителе, сапогах, с поролоновой палкой в руке. В углу лепился небольшой письменный стол с коричневой папкой «Дело № 1939».

— Признавайся, гадина! — заревел Родос и стал размашисто и показательно наносить удары поролоновой палкой по спине с кровоподтеками.

— Я старый, больной челове-е-е-ек!! — завопил Мейерхольд с такой силой, что кудряшки на его голове затряслись.

Толпа возбужденно зашумела, сотни смартфонов, планшетов и фотокамер поднялись над ней.

— Признавайся! Я из тебя бифштекс сделаю!

— Я ни в чем не виноват! — вопил Мейерхольд.

Родос стал бить его по ногам:

— Оставлю только голову! И руку! А остальное… Вот! Вот! Вот! Сделаю бифштексом! И тебе, гадина троцкистская, скормлю!

— Я ни в чем, ни в чем не винова-а-а-ат!! — вопил Мейерхольд.

— Ты винова-а-а-ат! — ревел Родос. — Ты — скрытый враг народа!

Толпа одобрительно закричала и зааплодировала. Немногочисленные выкрикнули: «Позор!» — но их быстро выхватила из толпы полиция. Родос размахивался, слегка замедленно бил и рычал. Мейерхольд вопил, трясясь и суча голыми ногами. Человек с мегафоном повторял свой текст для вновь подходящих. Так продолжалось два часа и сорок две минуты.

Три запотевших пластиковых цилиндра с нефильтрованным. Сросшиеся скворцом брови официантки-узбечки. Два шашлыка. Один салат «Цезарь». Три порции помфри с кетчупом.

— Поль, а я, в натуре, не вдуплил, что ты незамужняя! — вороний нос Мейерхольда потно нависает над пивной пеной.

— И даже неразведенная… — глядя в смартфон, Поля из цилиндра отхлебывает.

— А я сразу догадался! — Родос жадно пьет, рыгает. — Ой, пардон…

— Сто двадцать пять уже, — Поля лайки считает пенными губами. — Нет, сто двадцать восемь!

— Поперло! — Мейерхольд шашлык жует.

Его узкое, носатое, смуглое, жилистое лицо. Большие глаза. Бисер пота на перекатывающихся желваках скул. Слипшиеся смоляные кудряшки.

Широколицый, лысоватый, белокожий Родос. Сует сигарету в лиловый маленький рот:

— Хорошо у вас на Арбате.

— Сто тридцать, ребята! — Поля смеется радостно. — Нет, ну это круть!

— То ли еще будет, — Родос помаргивает русыми ресницами, и щеки его быстро розовеют.

— Нет, ребята, я не смаю, не сваю… — пьяновато простонала Поля. — Я борела, брушала… Меня давно так ничего не восляло! Это круче товартра, урартра. Вы такие… Ну… Вощные!

— Вощные! А? — Мейерхольд шлепнул Родоса по пухлому плечу.

— Вощные! Хрощные! — быстро моргал захмелевший, розовый Родос.

Его желтая майка с китайской надписью. Белого шелка безрукавка Мейерхольда.

— И ты прям все время фросмояла? — Мейерхольд в упор буравил черными глазами.

— А куда мне с убопром? — Поля двумя пальцами боднула стоящий возле столика чемодан. — До метро не жолесть, не дулесть. Ну, и потом… — она глаза закатила. — Вы же меня волосили?

— Ртуто! Ты стояла, хрустела на нас, на сцас?

— Два часа, два голоса!

— Удольше, увоньше!

— У вас горло не хрело?

— В Оренбурге хрело! — с силой кивнул Родос. — Уросень!

Официантка нависла с тремя нефильтрованными цилиндрами.

— Во, мрасс… — Мейерхольд схватил, пролил, зацепил губой за край, отпил шумно.

— Не, давай, за Полю! За Молю! За Болю! — розовая рука Родоса приблизилась с желтым цилиндром.

— Харайте!

— Чтоб у тебя все смежилось!

— Ой, хорошо бы, норята! — она отхлебнула, вытерла губы пальцами. — Слушайте, а другие реконструкторы, убофрукторы, гогорукторы — там же много их слыло, ну, типа, в том же ухе, что и вы, ну, сталинские, робалинские, маралинские, хоралинские, брутые, где, где, как брак, как мрак, как… Ну… Барак?

— Две зоманды. У одних там Берия бьет Уборевича, Хоревича по жопе, гропе, европе и золучит: «Говори, как ты продал Дальний Восток, росток!» А тот орет, живет: «Сталин, видишь, как меня вазают?» А другая — с Вавиловым, с Навиловым.

— Но они, Поля, не из Оренбурга, не из Бабобурга! — серьезно погрозил пальцем Родос и пьяно подмигнул.

— Блин, хребзя, а когда мы по смащику себя пожротрим?! — Мейерхольд кулаком по столу хватил, с кудряшек капли веером полетели.

— Вечером вас наважут.

— У нас гостиница до фратра. А мы там даже еще не были, не мыли! Это… как… этот… ну…

— Проспект Хроватского! — Родос подсказал.

— Там в номере ящик точно должен флать! Пешком отсюда --">