Борис Ушеренко - Рыбы в раю

ценности за границу через знакомых разной степени близости. Удивительно, но ничего не пропало.

Могу отнести себя к сотым долям процента. Я уехал осваивать наследство. Им меня обеспечил прапрадед. Но никакой таможне и никаким мытарям снять пенку не удалось бы. Все просто. Голос передается через три поколения. Вот он и передался. Предок был кантором в синагоге. И я им стал.

Специальность эта в идеале требует квалификации во многих, далеко не смежных областях. Что окружающим не всегда понятно.

На одном из сайтов, посвященных академическому пению (где тусуются, впрочем, не только оперные певцы, но и вообще все, пением занимающиеся) случилась следующая переписка:

Автор: «Уважаемые друзья! Возможно, кто-нибудь поможет советом по не совсем обычному вопросу. Время от времени мне приходится петь в холодном, почти пустом помещении. Я пою, и пар валит изо рта. Кто что посоветует?»

Игрек: цитата — «Время от времени мне приходится петь в холодном, почти пустом помещении».

— По-моему проблема решается проще простого: надо так петь блистательно, чтоб народ приходил. А когда зал битком, и публика надышит.

Автор: цитата — «Игрек писал: Надо так петь блистательно, чтоб народ приходил. А когда зал битком, и публика надышит».

— Вы действительно полагаете, что это так уж важно при отпевании?!?!

Тем не менее, как явствует из названия профессии — петь надо, и убедительно.

Хрестоматийный пример: кантор Гершон Сирота, которого называли «еврейским Карузо». До сих пор пытливые исследователи не могут с достаточной достоверностью установить, именовали ли завсегдатаи МЕТ Карузо «гойским Сиротой». Однако считается подтвержденным порыв Карузо: «Thank God he has chosen to employ his heavenly gift in a different field and I do not have to compete with such a formidable challenger in opera.» Что в русскоязычных источниках переводится короче и честнее: «Спасибо, что ты не в опере». Судя по мрачному молчанию современников, Энрико симметричного признания так и не дождался. И преодолев естественную депрессию, демонстративно взялся за роль Элеазара. Нет сомнений, лишь предательский плеврит преградил ему путь в синагогу.

* * *

Помню первое вторжение в воздушное пространство ЭфЭрГе. Прилет во Франкфурт тринадцать лет назад. Местность, напоминающая макет местности. Где все параллельно и перпендикулярно. Под показательными облачками деревьев образцовые знаки пунктуации спешат по своим грамматическим нуждам. Вероятно, все можно выключить одним движением рубильника. И понимаешь, под этой картинкой не хватает только подписи: «В случае ядерного взрыва…»

* * *

Сегодня вина перед евреями — часть немецкого менталитета. Нарушить еврейско-немецкую границу безнаказанным и незамеченным вряд ли кому-нибудь удастся.

А вдоль по границе, на нейтральной полосе, произрастает флора небывалая.

Однажды бургомистр крохотного городка пригласил прочитать кадиш в день памяти жертв Холокоста.

… Я вглядывался в ночь. Луна висела над горами. А у подножья, где сегодня паркинг, стояла синагога. В смутном мраке глаз легко возводил стены. Сорок шесть человек приходили сюда. Пока их не увезли. Всех.

Тем временем подтягивался местный народ. Луну погасили. Зажгли фонари. Отчетливо ощущалось отсутствие факелов. Медленно и сурово звучал слаженный духовой оркестр. Играли люди в униформе. То ли пожарная, то ли еще какая команда. Потом — хоровое пение. Колыхание знамен. Почему-то — черных. И я, единственный, если не считать призраков, еврей. Мне стало жутко.

* * *

Но если снять наплывающие катаракты времени, мы здесь действительно, как в раю. Это Элизиум. Хочешь — натяни банную тогу и кувыркайся в облаках. Хочешь — резвись в пажитях… Но что-то упорно мешает.

Вы спросите: «Что?! Ведь вот реки, молоко 3,8 процента… вот…»

И я отвечу: «А может, рыба в молоке бывает только жареной?!»

--">