Юрий Михайлович Поляков , Пётр Курков , Элеонора Корнилова , Игорь Агафонов , Александр Иванович Аверьянов , Евгений Филиппович Гуцало , Шукур Халмирзаев , Сайф Рахимов , иктор Посошков , ергей Чилингарян , Петр Кириченко , ергей Михеенков , иктор Карамазов , Элисо Заридзе , Эдуард Алексеев , Эрнст Сафонов - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

оттянуть до зимы. Как-то так уж повелось, что несрочная, «негорящая» работа — вроде и не работа. Ответствен только аврал.

Ну и выпили бы на халтурные деньги и «кровные» прихватили бы. Кто-то завтра, может, не вышел бы на работу.

— Что это за гетры на тебе, Марго? — спросил бывший мой муж.

Как хорошо он делает изумление из того, что его совсем не изумляет.

Пересеклись наши дороги. Я иду в конторку, он — на службу. Воскресил ситуацию приема молодого Есенина в литературном салоне — повторил вопрос, заданный тогда Гиппиус. («Валенки», — ответил Есенин.)

— Гетры как гетры, — говорю я. Гетры, правда, неновые. И невеликодушный Гиппиус-муж тотчас заметил это. По той же причине — выразить свое «фэ». Светский стиль. Цветы эмиграции.

Что делать женщине, когда с ней говорят по-бабьи?

Держусь мужчиной. Молодым Есениным.

— Гетры как гетры.

— Все ходишь в народ? Маленькие пользы, малые дела?

— Работаю.

— Тебе просто нравится быть парвеню. Шокировать всех знакомых и незнакомых — предел твоих мечтаний. Вообще твоя специальность — эпатаж.

Эту песню не задушишь, не убьешь. Поворачиваю тему.

— А как у тебя в мозговом центре?

Он занимается наукой. Ученый. Кандидат. Когда-то я помогала обрабатывать его «болванку» — редактировала диссертацию. Войдя в материал, в архивные выписки, поняв манеру подбирать их в нужном толковании, испытала такое… Его кандидатская — один из поводов к разводу. В ней он раскрылся до сердцевины.

На нем серая шляпа. Дождь был ночью, но Измайлов предусмотрителен. Шведский зонт-трость. Я тоже рассматриваю его вещи. Это интереснее того, о чем он говорит.

А говорит он о том, что у них прошла переаттестация. Потрясли научные кадры.

— Ну, слава богу, дело прошло формально. Кто на какой ставке сидел, на той и остался. Нервотрепка только.

— Жаль, — говорю я, — жаль, что формально. Будь моя воля, я бы с кандидатских и докторских пенсионов половину разогнала.

— Бодливой корове… — отвечает Измайлов и машет рукой, что, мол, с тобой спорить, не понимаешь.

И обижают его сильно. Притесняют. Происки, зависть. Не повезло с шефом, доктором наук Богомазовым. Одиозная фигура, везде лезет напролом, все его не любят. Лично у него, бывшего моего, отношения в университете нормальные, но, как только он соберется взобраться на ступень выше, все вспоминают, кто его двигает, и, конечно, палки в колеса. Не ему вредят, а Богомазову. Но разве от этого легче?

Он забывает, что говорит со мной, и спесь его улетучивается. Обыкновенное чиновничье лицо с седым оттенком кожи от жизни в помещении. Лицо-дырокол.

Новый серый плащ, сшитый на заказ, со знаменательным покроем воротника и плеч. Неповоротливая, ответственная головогрудь. По памяти никогда не могу воспроизвести эти очертания. Только когда вижу на ком-нибудь, сразу узнаю и понимаю, что человек с таким воротником не просто человек, а где-то, в каком-то штате, заметная единица.

Административный стиль, благой и надежный.

— Как ты мне все-таки нагадила этим разводом.

Пропускаю мимо ушей «нагадила».

— А что еще?

— Было место завкафедрой. Обком не утвердил мою кандидатуру.

— Думаешь, поэтому? А как же наука?

— Наукой я мог бы заниматься и там. Наплевала в колодец, дурочка. Сашка мог бы лечиться в хорошем стационаре. И сама ездила бы на юга по путевкам.

Саша — мой и его сын.

— Мы с Сашей лучше будем здоровыми. Без спецбольниц.

Измайлов смотрит на меня. Как он смотрит. Сейчас скажет о долге матери. Когда с ним не согласны, он напирает на долги.

Говорит.

Говорит.

Тень от шляпы иногда попадает на нижнюю часть его лица, и кажется, что он беззубый.

— Все между нами пересказано. Зачем еще раз колыхать воздух?

— У тебя и выражения уже сантехнические. Скоро матом крыть будешь, как мужик. Бытие определит.

— Что ты знаешь о моей работе? — Это обоюдно-ходовая фраза меж нами, всегда уязвляющая.

— И вообще, если убрать мат из речи сантехника, останется обиходная речь интеллигента. У всех у нас, дорогой, одна десятилетка. Дальше только должности.

— Тебе, конечно, виднее, — он смотрит на часы. Уел.

После этого актерского маневра он создаст видимость, что не он меня остановил, а я его задерживаю. Дудки, знаю. Не дам выдержать паузу.

Я успеваю отойти на несколько шагов, и, когда он поднимает глаза, меня уже нет перед ним. Оборачиваюсь, киваю на ходу:

— Привет!

Он стоит как --">