Микаел Федорович Абаджянц - Морская ведьма

за ними, вернее, за Лидочкой. Почти у берега по пояс в воде стояли несколько старичков и вели какие-то свои разговоры.

Гладь Мёртвого моря почти не нарушалась. Ни дуновения, ни волны, только прозрачная до самого соляного дна толща воды, словно бы мыльной на ощупь. Он погрузился в жидкий горячий кисель, который активно старался его вытолкнуть. Попробовал встать ровно, как поплавок, помогая себе руками, но его выбросило из воды по пояс. Нужны были новые навыки плавания в такой плотной воде. Нельзя было брызгаться, потому как даже мельчайшая капля этого насыщенного соляного раствора жгла глаза. Он медленно шевелил руками, думая, как снова научиться плавать. Можно было в воде сидеть, лежать, но чтобы перевернуться на живот, не поднимая брызг, приходилось поджимать колени, а потом тихонько поворачиваться вниз лицом. Так можно было не намочить голову.

Овладев нехитрыми приемами держаться на воде, он решил попробовать поплыть своим излюбленным стилем — брассом. Брасс, казалось, лучше всего подходил для плавания в такой воде, потому как голову можно было держать над поверхностью. Но вода его выталкивала так сильно, что ему приходилось как‑то неловко скользить на животе по плотной воде. После нескольких попыток он понял неэффективность этого стиля: так можно было плавать небыстро и на небольшие расстояния. Кроль больше подходил в данных условиях, но у него был серьезный недостаток: как бы аккуратно он ни греб руками, поднимались брызги, которые непременно попадали в глаза. Вода на вкус оказалась скорее горькая, чем соленая, видимо, в ней много солей калия.

А впереди белел остров — просоленный кусочек суши, сверкавший ослепительно ярко в полуденном солнце. Он посмотрел вниз, там, на зеленовато‑белом дне, нелепо трепыхалась его тень, словно тень мухи в стакане. Вдали синели горы Иордании, а вблизи была соляная гряда. Зачем туда плыть? За впечатлениями для повести. Ему были нужны сильные впечатления. Нельзя же писать о том, чего не испытал. Само такое приключение подскажет ему тему. А как же Лидочка? Подождет часок-другой, пусть читает пока свою Ольгу Грушевскую.

Вдруг он понял, что здесь нет смерти. Здесь невозможно было утонуть. От возникшего ощущения полной безопасности его разобрал неудержимый дурацкий смех. Хорошо, что старички остались далеко позади, на берегу, и не могли его слышать. Место это было чудом из чудес. Смерть здесь была не властна над ним, не могла придушить его тонной тяжелой воды, раздавить в объятьях своей плотной глубины. Он дико хохотал над этим странным открытием. Он с удовольствием рассматривал свою прозрачную тень сквозь толщу воды, понимал, что до нее не донырнуть, и это тоже казалось смешным. Глядя в безудержную синь неба над головой, ощущал, что находится на самом дне небесного океана, рассматривал ослепительное просоленное, такое маленькое лучистое солнышко. А потом вдруг быстро кролем поплыл к соляной гряде.

3

Я уже жил несколько лет в Москве, когда ко мне вдруг приехал мой старый знакомый художник Ара Арутюнян. Встретились мы тепло. Открыли бутылочку «Столичной» и жестяную банку селедочки. Как водится, выпили за встречу. Закусили шашлыком собственного приготовления. Ударились в воспоминания, припомнили друзей и знакомых, выпили и за их здоровье. И под конец нашей встречи Ара распаковал небольшой, в черной полиэтиленовой пленке, прямоугольный сверток. В нем оказалась картина. Ничего особенного: пасмурный день, серый берег Севана, остров с крутыми берегами и парочка черно‑рыжих приземистых церквей на его вершине. Написано было, как мне показалось, плохо, широкими мазками. Изображение было нечетким, будто недорисованным, все приходилось угадывать самому. Вот лодка на берегу, а может, просто бревно. Пловец? Люди ли на берегу или это просто блики? Птица ли в небе? Если да, какая? Изображение выглядело как-то схематично, без подробностей и детализации. Словно бы художник взывал к памяти зрителя, пытаясь воскресить в его сознании нечто большее, чем просто блеклое воспоминание. Картина мне не понравилась. Я натянуто поулыбался, поблагодарил, конечно. Он попросил повесить ее на видное место, чтобы она была всегда у меня перед глазами. Продолжая все так же натянуто улыбаться, я думал о том, что скажет Лидочка. Вряд ли ей это понравится.

Мы еще немного посидели, открыли бутылку армянского коньяка «Ахтамар» — у меня была припасена на такой случай, — опять --">