Юрий Дмитриевич Бедзик - Этаж-42

ради этого и согласился поехать в Лейпциг. Поехал, увидел. И теперь хмурится от дум, и всегда будет хмуриться, все годы, которые ему суждено прожить. А было так. Вместе с Петром они отправились в Визенталь, аккуратный, будто по шнурку построенный городок, среди пологих холмов с туманной полоской леса на горизонте. (Век бы того Визенталя не видеть!) В первый день войны попал он туда впервые. И в сорок пятом, в мае, снова увидел его. И вот теперь с Петром Невирко — почему бы не проведать? От сиротского приюта, верно, и следа не осталось, те дети, которых он подкармливал, урезывая свой офицерский паек, давно стали взрослыми гражданами республики, один, говорят, в Берлине — заместителем министра, вершит государственные дела. Да что тут удивительного? Инга Готте стала журналисткой международного масштаба, ее статьи печатаются в столичной прессе, бывает, и с высоких международных трибун ссылаются на ее слово. Порвала с Федеративной, живет в демократической Германии.

Инга родилась в сорок втором. Попала в приют для сирот. После нападения на приют эсэсовской банды оказалась похищенной и жила в Западной Германии, в доме нацистского бонзы Вилли Шустера. Мать здесь, а она — там. Вдали друг от друга, разбросанные судьбой. Минули годы. В Лейпциге появилась элегантная девушка, ведущая журналистка с заданиями от десятков европейских газет и агентств. Хотела увидеть мать, но не застала ее в живых. Осталась тут и в Гамбург написала, что не вернется. Она считала, что после того, как умерла мать, никто не знает, что тогда, давно, произошло, а ей хотелось бы все выяснить.

Вчера на прощальном банкете начальник управления товарищ Опиц — крепко сбитый, средних лет человек — на чистом русском языке произнес тост, в котором выразил свою благодарность Алексею Платоновичу. После этого были дружеские объятия, рукопожатия, в подарок каждому — маленькие часики с электронным механизмом, потом веселая музыка самодеятельного оркестра, оригинально и без единой фальшивой ноты исполнившего «Подмосковные вечера» и «Полюшко-поле». С ответной речью перед притихшими рабочими, группками сидевшими за отдельными столиками, выступил Найда.

Вечер затянулся, все были утомлены. Найде и Невирко хотелось остаться одним в номере, передохнуть, но товарищ Опиц напоследок предложил проехаться по ночным улицам города, его поддержали остальные — и их повезли в ночь, за город, через хоровод неоновых огней к какому-то загадочному озеру, у берега которого ослепительно сверкал разноцветными огнями красавец корабль с высокими мачтами, будто какое-то романтическое видение. И снова в глубоком трюме навеки пришвартованного к суше корабля лилось пиво, провозглашались тосты, молоденькие девушки приглашали Найду и Невирко танцевать, и они танцевали с ними. Когда наконец их снова привезли в гостиницу, они, войдя в номер и быстро раздевшись, тотчас провалились в тяжкий, глубокий сон…

В дверь постучали. Найда, прежде чем сказать «Войдите!», бросил на Петра ободряющий взгляд, поднялся и шагнул к двери. Вошла Инга в легком плаще, посеребренном капельками дождя.

Петр вскочил с кресла, заторопился ей навстречу.

— Прошу… — указал на стул Найда, и тотчас на его лице проступило то растерянное выражение, которое Петр уже не раз замечал у него в эти дни.

— Извините, товарищи, — сказала Инга, почувствовав, что ее ждут здесь давно. — Забарахлил мотор. Что-то с карбюратором…

— Да что вы, Инга… В такую погоду… — глянул на темное окно Алексей Платонович. — Мы могли бы и сами.

— Вы слишком дорогие гости для меня, геноссе Найда и геноссе Невирко.

— Хоть и дорогие, а прощаться придется, — намекнул на нехватку времени Найда. И тут же взял один из чемоданов, кивнул Петру, чтобы и он поторопился. — Спасибо этому дому, как говорят у нас на Украине, — и первым направился к выходу.

Быстро сдали ключи от номера дежурной по коридору и спустились вниз. Непроглядная дождевая завеса укрыла улицы города, окутала дома, величественное здание театра оперы, но неон по-прежнему играл с беззаботностью на стенах домов, вспыхивал, мерцал, горел живым серебром в мглистой темноте.

Инга предупредительно открыла перед Найдой и Невирко дверцы машины. Сама села за руль. Это была ее собственная автомашина — «вартбург» ультрамаринового цвета.

— Мама жила на этой улице, — кивнула она куда-то в сторону, в тесный проем между домами.

Петр заметил, как сошлись у --">