Юрий Дмитриевич Бедзик - Этаж-42

спокойные разговоры, по коридору ходила круглолицая девушка-проводница, предлагая пассажирам чай и минеральную воду. Петр, втиснувшись в угол дивана, спокойно наблюдал за всем происходящим. Снова дорога. Тут уже свои девушки-проводницы, и кажется, будто рельсы, по которым едут, тоже свои, родные. И все, кто едет в вагоне, словно бы давно тебе знакомы, и всех объединяет чувство товарищества, какая-то неосознанная общность настроения. И уже возникает мысль, что судьба не зря свела тебя с этими людьми, с которыми надо непременно подружиться или хотя бы присмотреться к ним повнимательнее.

Их соседка оказалась оперной певицей. Она не отрываясь смотрела на зашторенное окно, механически рисуя пальцем на скатерке причудливые узоры. Ее коллеге — директору театра, человеку крепкому, осанистому, с простым лицом — было лет шестьдесят. Человек общительный, он сразу же представил Найде и Невирко артистку («из созвездия молодых талантов!») и тут же назвал себя: «Курбаков. Мы, администрация, создаем все условия для расцвета молодых».

— Кажется, у вас тоже неплохой голос, — сказал Найда. — Помнится, лет двадцать назад вы пели в «Наталке» партию Возного. Я слушал тогда эту оперу…

— И до сих пор не забыли? — искренне удивился Курбаков.

— Хорошее не забывается, — задумчиво проговорил Найда. — После войны мы, молодые офицеры, не пропускали ни одного спектакля, ни одной премьеры. Нам казалось, что на войне каждый из нас не только выполнял свой гражданский долг, но и завоевывал право на все духовные сокровища мира. Как жадно набросились мы тогда на книги! Кино и театр, разумеется, тоже брали в осаду. Не каждому выпадал партер, а счастливы были все.

— Спасибо, друг, — искренне обрадовался директор, хотя не мог скрыть тяжелого вздоха, который невольно вырвался у него, как горькое воспоминание, как застаревшая боль. — Когда-то и моего слабенького голоса хватало на то, чтобы порадовать вас. А теперь все в прошлом…

И начал рассказывать о цели поездки в Лейпциг, о встречах с коллегами по оперному искусству.

— Лейпцигская опера в содружестве с заводской самодеятельностью поставила довольно интересный спектакль. Профессионалы и кружковцы объединили свои усилия для важного дела: обсуждали сценарий, проводили вместе репетиции, допустили к участию в массовых сценах заводских любителей. — Он вдруг смутился и уже спокойнее спросил Найду: — А вы, значит, по линии производственной? Учились или учили?

— Обменивались опытом, — ответил Найда.

И рассказал, как они с Петром показывали немецким коллегам приемы монтажа высотных панельных домов, объясняли, как работает известный московский строитель Злобин. Пускай изучают, совершенствуются, добавляют свое. Немцы народ деловой, пытливый, быстро схватывающий все новое.

В это время Алексей Платонович встретился взглядом с Петром: тот, незаметно кивнув в сторону артистки, дал понять, что их соседка устала и пора кончать беседу.

— Вероятно, наша дама хочет отдохнуть, — понял намек Найда и поднялся, чтобы постелить себе на верхней полке. — Когда проснемся, будем намного ближе к дому, — сказал он улыбаясь.

Забрался на верхнюю полку и Петр. Тут же выключили свет, только над дверью засинел в полумраке глазок ночника.

«Если бы они только могли себе представить, кто такой наш бригадир Найда! — подумал Петр, укладываясь поудобнее. — Полсвета обошел, Европу от Гитлера вызволял, сколько орденов и медалей получил… А теперь вот — наш бригадир». Невирко повернулся лицом к стене, сладко зевнул, засыпая подумал: «Ну и ты теперь кое-что значишь: Европу повидал и себя показал…»

За ночь проехали Польшу. Утром Курбаков проснулся первым, разложил на столике еду, пригласил всех завтракать. Потчевал баварским пивом. Найда отказался, сославшись на больную печень.

— А я выпью, — подала голос их соседка. — Должна же наша небольшая делегация, — улыбнулась она, — отпраздновать возвращение на Родину.

— В таком случае я согласен, — сказал Алексей Платонович, застегивая ворот рубашки и приглаживая волосы. — Только с одним условием: в следующий раз мы соберемся у меня дома…

* * *

Когда поезд приближался к родному городу, Петра разбудили с трудом. Сонный, растрепанный, он поспешно соскочил с верхней полки.

— Что… уже приехали? — спросил он.

— Подъезжаем, иди умывайся, — сказал Алексей Платонович. — Ведь нас будут встречать.

--">