Николай Алексеевич Полотнянко - Всё где-то решено

— А сёстры как? — спросил я. — Неужели не договорятся.

Борис вздохнул и поморщился:

— Моя уже несколько раз ходила. На колени перед этой сволочью становилась. А он одно: кто мне возвратит утраченную честь и здоровье?

— Ну и сколько же он хочет?

— Понимаешь, Алексеич, — сказал Сергей. — Он, конечно, возьмёт, но ему повыламываться надо, поизмываться. Пойдём к этому обалдую. Он тебя знает, книжки твои читал, а?

Я понимал, что моё присутствие на переговорах мало чем поможет Борису. Но во всей этой ситуации с носом начало прорезываться пусть не гоголевское, но довольно интересное продолжение. Оказывается, нос имел цену, и соблазн поучаствовать или хотя бы поприсутствовать при этом торге толкнул меня согласиться на этот визит.

Женька жил на первом этаже двухэтажного кирпичного дома. Проходя мимо открытого настежь окна, Борис заглянул за занавеску и с заискивающей ноткой в голосе спросил:

— Женя… Можно?

В ответ послышалось нечленораздельное бурчание.

Дверь оказалась открытой. Мы вошли, разулись и за Сергеем двинулись по полутёмному коридору. Хозяин сидел спиной к нам в кресле, смотрел телевизор и не шелохнулся, когда мы поздоровались. В этот момент мне показалось, что вдруг он повернётся, а вместо носа у него на лице…

Но ничего страшного не случилось. Борис осторожно, на цыпочках, прошёл к столу и поставил бутылку водки. На этот звук Женька среагировал быстрым поворотом головы и увидел всю нашу делегацию:

— А! И писателя привели! Это хорошо, даже очень хорошо. Проходите, садитесь. А вас я не приглашал садиться.

Это — двинувшимся было к дивану Сергею и Борису.

— Я вас, может, сейчас выпру, а с Алексеичем мы посидим, как культурные люди.

Попривыкнув к полутьме комнаты, я обнаружил, что нос у Женьки живёхонек, пришит к тому самому месту, где ему и надлежит быть, только сшивок был чуть заметен, да сам кончик носа отдавал неживой белизной, будто обмороженный.

— Я ведь с вами давно хотел познакомиться… — сказал Женька. — Я литературу люблю, особенно классиков. Толстого, Евтушенко, Окуджаву, Жванецкого. Поговорили бы, да тут вот какой сюрприз от родственничка вышел. Сижу в темноте, людям на глаза боюсь показаться.

— Конечно, это не рядовой случай, — дипломатично сказал я. — Но чего в жизни не бывает?

Женька ничего не ответил, только посмотрел на меня каким-то особенным долгим взглядом, значения которого я, каюсь, тогда не понял.

— Вы ж свояки! — вклинился в разговор Сергей. — Договоритесь по-хорошему, по-родственному. Зачем сюда милицию путать. Что им, дел не хватает? Вон у соседа твоего курей своровали ночью. Слыхал?

Хозяин не обратил на эти слова внимания. Он поднялся с кресла, подошёл к зеркалу и стал изучать своё лицо.

— Если бы он мне палец откусил, я бы ему и слова не сказал. А то — нос! — он зажмурил глаз. — Вот без одного глаза и то лучше. Это же не нос уже. Нет у меня носа! Так, нашлёпка!..Я его не чувствую! Как резинка. И запахов не чувствую. Понял, скотина, что ты наделал?

— Женя, брат! Извини, — почти плачущим голосом взмолился Борис. — Я ведь готов возместить лечение. Может, на курорт съездишь, к профессорам? Я возмещу.

— Никто ничего не возместит, — горько сказал Женька. — Стыд мне возместит? Вчера сунулся сходить в сарай, первый встречный сразу залепил: ну, как, мол, резиновый работает?.. Вот и сижу в потёмках, и буду сидеть. А, может, петельку сооружу да на шею накину. Вот тогда тебе, Борька, припаяют на всю катушку.

В голосе Женьки опять зазвенели слёзы. Я смотрел на мечущегося по комнате молодого тщедушного мужика и не понимал, ломает ли он ваньку или говорит на полном серьёзе, хотя тогда уже должен был догадаться, что он начинает сходить с круга.

— Вот сейчас телевизор смотрю и удивляюсь, какие дурацкие носы у людей бывают. Раньше внимания не обращал, а сейчас мимо себя ни одного не пропущу. У баб вообще глупые носы. Единственный нос нормальный у Собчака. Ну, может, ещё у Козырёва. Я вот слепил нос Собчака из пластилина.

Откуда-то из-под стола Женька достал картонную коробку и вывалил на скатерть с десяток пластилиновых носов.

— Может, это, того, — кашлянул Серёга. — По стопарику…