Анатолий Сергеевич Макаров - Мы и наши возлюбленные

звонят не мне — просто не туда попадают. Неужели это и есть плата за зыбкое мое благополучие, за эту вот кооперативную квартиру, купленную в том возрасте, когда уже положено быть отцом семейства, построить дом, по крайней мере посадить дерево? Что ты посадил? Что от тебя останется? Заметки в толстых подшивках еженедельника, которые усидчивый студент факультета журналистики, задыхаясь от пыли, выволочет с трудом с самой верхней полки библиотечного стеллажа?

Вновь трещит телефон. Любителю острых болгарских приправ никак не удается правильно набрать номер. Я намереваюсь пренебречь настойчивым звонком, но понимаю вдруг, что безответность будет истолкована неправильно, она лишь вдохновит искателя на дальнейшую назойливость, проще ответить что-нибудь от лица администратора вожделенного магазина. Я снимаю трубку.

Это не ошибка. Это приятная неожиданность. Впрочем, «приятная» — это уж так, к слову пришлось, особого удовольствия от звонка моего одноклассника и сослуживца Миши Фаворова я не испытываю. Хотя и раздражения тоже в самом деле нет, вот странности натуры — только что изнывал от тоски, отчего бы не порадоваться привету старого товарища?

— Как удачно я тебя застал, — доносится издалека Мишин голос, какой-то очень вежливый, предупредительный даже в обращении к приятелю, с которым можно не церемониться. — Я ведь был уверен, что ты еще в командировке. Позвонил на всякий случай, от отчаянного положения.

— Денег у меня на два дня жизни, — цинично признаюсь я. — Сам понимаешь, после такой поездки…

— О чем ты говоришь! — перебивает меня Миша, и задушевность тона убеждает меня, что дело действительно не в деньгах. — Ты один теперь? — спрашивает он. — Ничем сверхважным не занят? — Типичная Мишина формулировка — он сам всегда очень серьезно относится к своим делам, каждый свой день планирует с утра, кому позвонить, куда сходить — все расписано по минутам, оттого и демонстративно внимателен к чужой занятости. — А то прости в случае чего, — продолжает Миша, — я бы не стал тебя беспокоить, но поверь, старик, безвыходное положение. Я здесь с одной своей новой знакомой. — Наконец-то послышалась неотделимая от Мишиного облика двусмысленная, чуть блудливая интонация, впрочем, весьма гармоничная. Этою своею гармонией она и мучила меня в свое время. Миша едва ли не первым в нашем классе познал роковые тайны, во всяком случае, гораздо раньше меня, и любил намекнуть на некоторые обстоятельства вот таким вот пикантно-многозначительным тоном. — Так я, значит, с одной приятельницей, а она требует, чтобы я ее развлекал.

Тут в трубке раздался неясный, но очевидный переполох, вероятно, Мишина дама протестует против такой аттестации, стыдит Мишу, раздувает гневно ноздри, бьет его перчаткой по руке.

— А в общественные места ей идти не хочется, — стараясь перекрыть негодование подруги, заключает Миша. — Ну, так как, старичок?

— Приезжайте, что с вами делать, — соглашаюсь я, не успев еще осмыслить как следует Мишину просьбу. Вернее, свое нынешнее к ней отношение, просьба-то сама по себе более чем знакомая каждому владельцу холостой квартиры.

Странная моя рукопись лежит передо мной на столе — целая папка разрозненных сюжетов, душевных излияний, путевых впечатлений, бессонных записей, полночных этюдов, писем в никуда, — одним словом, некой абстрактной прозы, как принято теперь говорить. В последнее время это зрелище анархической разбросанности тягостно меня укоряет. Ведь, в сущности, ничего более значительного, чем эти заметки, я не написал. Они — основной мой духовный багаж, плод самых искренних и бескорыстных моих усилий, быть может, единственное серьезное оправдание моего существования на земле. Так почему же так расточительно я к ним отношусь, почему для них, как для старого верного друга, у меня всегда недостает времени? И отчего всякий раз, когда я погружаюсь в их непознанную стихию, когда чудесное подобие некой стройности брезжит неясно в моем сознании, сообщая мне импульсы прямо-таки дикарского, детского восторга, непременно наступает черед каких-либо неотложных дел — надо куда-то ехать, писать «в номер» или просто вот так вот принимать гостей?

В квартире кавардак, теперь это бросается в глаза. О настоящей уборке не может быть и речи, надо постараться навести хотя бы видимый марафет — я мечусь по квартире то с веником, то с тряпкой, прячу постель в стенной шкаф, с глаз долой --">