Андрей Николаевич Лещинский - Памяти Мшинской

сиськи, чуть в нос меня ими не ткнула и сказала: скажите, пожалуйста, который час. Часы висели на ручке ящика с инструментами, я взглянул, ответил: четверть четвёртого. Она сказала, спасибо, и опять пошла к себе, покручивая попкой.

Ну, работай, пожалуйста, в таких условиях. Эй, шеф, идите покурим, крикнул Валерий Николаевич. Я подошёл, закурил, сел на кусок комля, из-за своих размеров не подошедшего даже на окладной венец. Валера сказал: посмотри туда.

Ну, я вам доложу! Сколько повадки дачников не изучай, всегда увидишь что-нибудь новенькое. Метрах в пятидесяти от нас дачник надумал крыть крышу шифером. Он прислонил к свесу обрешётки стремянку, взял лист шифера и стал по жилам стремянки как по направляющим толкать его наверх. Потолкал, встал на нижнюю ступеньку, толкнул ещё, встал на следующую ступеньку. Слушай, этот …дак убьётся сейчас,— сказал я. Да, вроде всё к тому идёт, — согласился Валера. Я уж собрался идти спасать придурка, но тут он дотолкал лист до верха стремянки и стал пытаться пихать его на доски обрешётки. Случилось то, что должно было случиться. Стремянка начала отходить от крыши. Дачник стоял, как циркач, на потерявшей верхнюю опору стремянке и, не замечая ничего вокруг, с упорством идиота пихал лист вверх. Он был ещё большим идиотом, чем показался на первый взгляд. Когда стремянка перекинулась через точку равновесия, он вцепился в свой ненаглядный шиферный лист, дёрнул его и полетел вниз спиной вперёд с листом шифера в руках. Такой лист весит двадцать пять кило, и края его острые, как ножи. Он падал так, что казалось, лист ударит его точно по горлу. Я насмотрелся всякого, но тут зажмурился, не желая любоваться этой гадостью. Услышал удар, услышал, как изумлённо матюгнулся Валера. В общем, лист разлетелся на мелкие осколки. Дачник полежал, перевернулся и на четвереньках побрёл в свою времянку. Самое поразительное, что минут через пятнадцать он вышел почти невредимым с горлом, перевязанным белым бинтом, бутылкой кефира в одной руке и целым батоном в другой. В чужую голову не залезешь, но о чём это чудо-юдо думало, я точно знаю — оно жалело о разбитом листе шифера.

Дуракам везёт. Это точно. Есть какая-то сила, которая их поддерживает, оберегает, направляет и мешает вести себя натуральным образом. Не всем дуракам, однако, везло на Мшинской так, как этому. В Ленинграде они работали инженерами, завскладами, бухгалтерами, таксистами, и путь дневной их был от мягкого креслица на работе до уютного диванчика перед домашним телевизором. Они везли на Мшинскую свои тонкие ручки, мягкие животики и с восторгом бросались на корчёвку, перетаскивание валунов, окорку брёвен. Они копали, пилили, долбили, таскали, запивали это дело водкой и пивом, и с утра опять хватались за ломы, топоры и лопаты. Они забывали, что им по сорок — сорок пять лет, они хотели показать своим детям, своим пузатым коротконогим жёнам, что они ещё ого-го, что они сильные, умелые, всё знают и всё могут.

Один заказчик приехал в субботу, посидел на участке, сказал: ребята, я вижу, вы завтра закончите. Давайте, я сейчас рассчитаюсь. Чего-то мутит, поеду домой, полежу.

В понедельник мы узнали, что он умер от инфаркта.

Другой всё торопил, хотел, чтобы мы быстрее начали его дом. Не дождался. Рядом с болтавшимся в петле под коньком времянки телом нашли записку: Всё стало дорого. Дом не построить. Надоело.

Сколько таких несчастных было, не знаю, но разговоры мы слышали постоянно.

Мысли о чужих несчастьях немного успокоили меня. Я размечал бревно, стоя лицом к срубу и спиной к участку с девчонкой. Слышал, как она там шуршала, и думал о том, что мне теперь, собственно говоря, делать. Мне не так, чтобы очень хотелось запрыгивать на эту девицу, но деваться, похоже, было некуда. Где? В моей палатке невозможно. Я спал не на земле, в палатке стояла раскладушка. Узко, жёстко, неудобно, скрипеть будет на всю округу. В общем — никак. У неё? Ну… одно из главных мшинских правил было таким — не шастай по чужим участкам. В машине? Можно, конечно, отъехать за садоводство в лесок. В машине не впервой. Но тогда придётся рассказать Небылову, а у нас в бригаде вообще-то принято с дачниками не корешиться. Срубил, деньги получил, до свидания. Гарантия, как говорил уважаемый бич Феликс Дроздов, кончается с получением денег. А с ней кончается и всё личное. Закорешись, оставь хвост и будешь всё лето обязан давать советы, поддерживать нелепые разговоры, а то и помогать чего-нибудь отодрать --">