Вячеслав Яковлевич Шишков , Владимир Матвеевич Бахметьев , Валентина Васильевна Борисова - Конец Емельяна Пугачева (очерк)

военачальник и вождь, державший сподвижников своих «под крепкою дланью», — таков он, этот незаурядный сын своего народа. Он мыслит и чувствует, воспринимает мир и борется, отражая полностью неповторимые особенности родной среды со всеми ее положительными чертами и недостатками, вплоть до тягчайших, вытекающих из крестьянской ограниченности.

«Он властвовал над народом и был в полнейшей зависимости от народа, — читаем мы в заметках писателя „К характеристике Пугачева“. — Куда народ, туда и он, Пугачев: действия его переставали быть свободными».

«Пугачев не обладал достаточным политическим кругозором, — отмечает писатель далее, — что, однако, не мешало ему знать секрет того, как владеть и повелевать массами».

Разумеется, все это, представленное в живом полнокровном облике Пугачева, не вяжется с тем, что мы находим в отзывах о «самозванце» таких мемуаристов, как участник экспедиции против пугачевцев молодой Державин; ни тем более с тем, что оставили нам о «домашнем враге» Екатерины ее сатрапы и военачальники вроде графа Петра Панина или московского главнокомандующего князя Волконского. Повинны в искажении облика Пугачева в какой-то мере и его атаманы-предатели, наделив своего вождя на допросах «с пристрастием» у Маврина, Панина, Шешковского чертами изувера и… труса.^[5]

Надо ли говорить, что автор «Емельяна Пугачева» в незавершенном эпилоге своего произведения мог следовать лишь за тем Пугачевым, которого он создал, полюбил и образ которого пронес незапятнанным через густой туман вольной и невольной клеветы на «грозу и страшилище» крепостников.

3

Потерпев под Казанью поражение. Пугачев с остатком разбитого войска, числом до четырехсот человек, бежал левым берегом Волги в сторону Нижнего-Новгорода. Но, пройдя около ста верст, он остановился и подле деревень Нерадовой и Сундыри переправился на правый нагорный берег, куда стягивались уцелевшие отряды и присоединялись новые — из крестьян, бурлаков, чувашей.

Снова встал вопрос о походе на Москву. Выслушав споры атаманов, Емельян Иванович собрал в круг яицких казаков и объявил им, что время идти на белокаменную еще не приспело, а надо повернуть к Дону, где «его знают и примут с радостью». И вот армия вольницы двинулась на юг — к Цивильску, Курмышу, Саранску.

«Почему Пугачев, вопреки советам его приближенных, не пошел на Нижний?..» — ставит В. Я. Шишков вопрос в своих заметках ко второй книге романа — и отвечает выпискою из второго тома «Пугачевщины»:

«…Вряд ли Пугачев воздержался от похода на Нижний под влиянием известий, что город сильно укреплен. Правдоподобнее предположить, что им руководили мотивы иного порядка. Лишившись башкир и своих сообщников с заводов, утратив связь с Приуральем,^[6] отрезанный от хлебного Вятско-Камского района, Пугачев, после поражения под Казанью, вряд ли мог принять решение углубиться во внутренние русские губернии, которым явно грозил голод. Скорее он должен был подумать в первую очередь о создании себе новой стратегической базы. Неспроста его намерения устремились в сторону Дона и родного казачества».^[7]

Имело значение для решения этого рокового вопроса также, без сомнения, и то обстоятельство, что Пугачев потерял к тому времени ряд ближайших своих сотрудников и друзей. Пленены были Иван Белобородов, Почиталин, Горшков, убит старик Витошнов, не стало Максима Шигаева и Зарубина-Чики, пропал без вести Падуров.

Чувствовалась к тому же неустойчивость и в настроении яицких казаков, полагавших, что цель их мятежных походов — прежде всего высвобождение родного края, и потому к чему бы рисковать головою на чужбине? Меж тем «преследуемый по пятам правительственными воинскими частями, Пугачев уже не мог задерживаться на одном месте более двух-трех дней, и у него не было времени одуматься, чтобы снова собрать вокруг себя грозную силу».

Почти вслед за переправою пугачевцев через Волгу генерал Мансуров, оставив Яицкий городок, направился к Сызрани. Преследование мятежников возлагалось теперь на Михельсона, Меллина и Муфеля. Сверх того, двинуты были полки из Крыма, из-за Дона и с Кубани, У правительства, заключившего победоносный мир с Турцией, открывались неограниченные возможности к посылу против «злодея» новых и новых воинских частей. «Против воров, — писала Екатерина, — столько наряжено войска, что едва ли не страшна таковая армия и соседям --">