Георгий Тимофеевич Саликов - Девочка и Дорифор

тьма того света, что содержится в картинах, нет. Затмила чёрная краска вроде бы саму картину, да, саму и да, именно затмила. Но свет-то её остался. Потому что отделён от тьмы, не смешивается с ней, не касается её. Единожды отделённый свет и теперь обитает неподалёку, рядышком, но невидимо. И он ещё воссияет в полную силу! Воссияет, когда настанет время возвращения автора этих картин. Когда взойдёт это время. Время возвращения. – Дорифор сделал паузу в размышлениях, и лицо его слегка озарилось, но осталось в неподвижности. – Впрочем, – продолжил он ясную мысль, – подобное отделение света от тьмы относится и к автору картин. Конечно. К любому и каждому человеку оно относится. Обязательно. Ведь иначе не прожить. В каждом человеке: во мне, в тебе, тебе и тебе – свет отделён от тьмы и ничем не замаран. Отделённый от тьмы первозданный свет, сияющий в человеке, ничто не может запачкать. Ни человеческая, ни любая демоническая сила на то неспособна. Никому не дозволено изменять Божье решение. Отделено, значит, отделено, и баста. Да, а тьма, та, которая пребывает в отдельности от света, – что она такое? Она живёт… хе, «живёт», нетушки, мертвит она, мертвит сама по себе. Тьма – стихия морока. Она заморочивает человека. Успешно. Ею человек-то как раз и замаран. Заморочен. А более всего замазюкан – так называемой информацией о нём, во тьме она и живёт, хе, мы хотим сказать, мертвит. Информация и есть настоящий морок. Заморочки. Человек – и к месту, и не к месту, охотно подставляет её так и этак, заменяя ею подлинник. Замарывая. Подставляет по воле своей и по воле внешней. И всякие эти заморочки выдаёт за истину, да швыряется ими налево и направо. А, ведь если подумать, – любая информация о человеке (микрокосме, понимаете ли) состоит из ничтожных, случайных и разрозненных частей, к тому же, внешнего облика, вкупе с отдельно происходящими поступками, тоже ни к чему не прикреплёнными. То и другое, так или иначе, замечается или пропускается теми или иными тоже разрозненными зрителями, каждым из них со врождёнными и приобретёнными заморочками. И всё это подвергается дотошному анализу политологов с историками, социологов с педагогами, психологов с искусствоведами, невропатологов с сексологами да прочих фрейдистов. Не без взгляда на себя, конечно. Внутреннему и внешнему. Больше внешнему. Наука тут. Ведь любое научное исследование – по большей части наблюдательное, имеет взгляд со стороны. Дотошная мысль учёного не погружается в постоянно изменчивую среду мысли исследуемого объекта, не становится на его место. Для неё объект всегда объект. И Антон как выдающийся учёный и виртуоз аналитик, не мог иначе объяснить искусство Даля. Он изрёк: «способ передачи информации». О! Для него – мировое окружение является носителем информации, эдаким вьючным животным. Видение у него. Привычка. Но информация не составляет образа картины, образ вообще ни из ничего не составляется, потому что он цел и неделим, тем более, образ человека. Информация всегда отрывочна. Отрывочна и составлена из отрывков. Составлена из того, от чего отделён свет. Её лоскуты не проявляют образ, а затмевают его, особенно человеческий. Её состав – из кристально чистого антрацита морока, не имеющего ни единого лучика света, но способного поблескивать. И чем её накопленные сведения объёмнее и насыщеннее, тем они страшнее и ужаснее, как любая тьма с таинственными проблесками. И выходит, что стремление к полноте информации, – это стремление к полноте ужаса. Ох, уж и соблазнителен этот ужас. Наверное, большего соблазна нет в арсеналах человека. В тот момент, когда вдруг произойдёт всечеловеческое ощущение совершенной информационной полноты чего бы то ни было, в том числе и насквозь каждого из нас, когда настанет час окончательного закутывания живого образа – пустой информацией о нём, когда произведётся это закутывание, не оставляя ни единой щёлочки, из которой мог бы протиснуться маломальский штришок истинного образа человека, – тогда и предстанет образ иной, образ абсолютного ужаса. Человек целиком будет им покрыт до неузнаваемости собой же. Эти чёрные одежды, сотканные из тьмы небытия, не сможет пронзить даже солнечный свет, который, как мы знаем, способен с наибольшею выразительностью проявлять наготу любого рода, то есть откровения природного. Тьма ничем другим и быть не бывает. Трудно поспорить с этой предпринятой нами подачи представления о тьме. А свет человека и свет всего, что --">