Георгий Тимофеевич Саликов - Девочка и Дорифор

выросло из косточки, посаженной родителями просто так. Ради шутки. Её папа и мама были тогда молодыми, дерзкими, готовыми на всякие эксперименты, не опасаясь за последствия. Возможно, человеческое дитя и растительное дерево однажды произошли из одной по времени обоймы родительского опыта и случились чисто ровесниками.

Когда-то оба эти живые существа пребывали на свежевыкрашенном подоконнике – маленькими и убористыми, предоставляя там ещё много места для прочих немаловажных предметов. Но за годы они уже успели вымахать, тоже примерно до одного роста, и немалого. Дерево из-за долгой жизни в домашних условиях, когда свет идёт не сверху (от неба), а сбоку (от окна), обрело заметно экспрессивный характер. Энергоёмкая крона его, состоящая из пышных тёмно-зелёных листьев, развивалась заметно диссимметрично, то есть деятельно изогнулась в сторону пространства за окном, норовя ухватить как можно больше свободно простирающегося света. Девочка же просто из-за современных земных условий продвинулась ногами. И, похоже, теперь нашим двойняшкам вместе не удаётся разместиться на общей плоскости подоконника для удовлетворения одинаковых потребностей в виде подкормки разночастотными фотонами. Одной – для жизни и роста, другой – ради удовольствия. Кому-то из них, по-видимому, придётся потесниться. Поначалу теснилась девочка. Имея хорошее воспитание, она поступилась привилегированным положением хозяйки в пользу растения как брата меньшего, пусть и полного ровесника, потому лежала, по всему видать, несподручно, предаваясь перемене позы одной на другую, выискивая неподдающийся оптимальный вариант. Потом одна из долгих ног девочки попробовала немного подпихнуть горшок с деревом одногодком. Ласково и попечительно. Коленом. Пыталась передвинуть крону грейпфрута поточнее относительно солнца и лежачей человеческой фигуры. Попросту, пусть не бросала бы пёстрой тени эта однобокая крона туда, куда ненужно. Одним словом, чтобы дерево не мешало загорать.

Только не надо сразу делать предположение, будто горшок с деревом немедленно обязан покинуть подоконник, причём упасть именно наружу и угодить прямо на голову случайному прохожему, скажем, в образе нашего предыдущего товарища. Горшок лишь чуть-чуть наклонился, и то внутрь комнаты, но девочка ловким движением другой коленки восстановила его вертикальность, подобающую любому растению, достойному называться деревом. Девочка удовлетворённо вздохнула одновременно с одобрительным шелестом листвы. Ещё во вздохе частично прозвучали нотки благодушной нетребовательности и привычной снисходительности по отношению к дереву, и частично ей подыграла горечь сожаления, применительно к собственно себе. Шелест листьев наверняка помимо одобрения выдавал дружеское хихиканье. Тем не менее, несостоявшаяся любительница позагорать уже нехотя спрыгнула на пол и возвратилась, как мы сразу можем догадаться, к недавно оставленному труду. Оказывается, её сколь вынужденная столь и необходимая работа, независимо от кроны дерева, была тоже некоторого рода помехой для поимки ультрафиолетовых лучей, так щедро исходящих из предполуденного летнего солнца в нарочно оставленном прозоре между массивными зданиями каменных джунглей.

Заточив карандаш «Кохинор» лезвием «Нева», юная особа взялась за недавно оставленное рисование. Она широко отверзла пытливые и неопытные очи. Перед ней стоял фанерный станок с прикнопленным ватманом в пол-листа, а чуть дальше, на чёрной поверхности пианино белел гипсовый слепок головы античного Дорифора. Глаза его не располагали ни радужными оболочками, ни зрачками, но взгляд в них угадывался. Некий. Оживлённый. Он будто растекался по всем областям комнаты. И одновременно утыкался в особо интересующий его предмет в дальнем углу, никому неведомый. От античного лица веяло спокойствием и уверенностью, отточенными временем. Девочка со своей стороны вполне отзывчиво относилась к нему, даже, мы думаем, это отношение было навеяно умеренной симпатией. Дорифор ей нравился больше, чем, скажем, Антиной или вообще Зевс. Потому нравился, что у него причёска гладенькая, с пробором повыше лба, и нет излишеств на лице. А другие греческие портреты были у неё не в чести. Они ведь изобилуют бесчисленными космами да прядями, где легко запутаться: и в построении форм, и в разборке светотени. Есть ещё Афродита, у которой, подобно Дорифору, больше гладенького, чем косматого, но то – --">