Вадим Иванович Кучеренко - Все возрасты любви покорны

увидел мамино лицо с текущей по щеке слезинкой. Витя вступал в новый этап своей жизни, а, может быть, даже начинал новую жизнь, и эта мамина слезинка ставила точку на прошлом. Ему стало жалко ее, ту, прежнюю свою жизнь, но лишь на миг, потому что впереди открылась дверь в большой светлый класс, комнату с тремя рядами парт и одиноким учительским столом напротив них, на который проходившие мимо мальчики в темных костюмчиках и девочки в белых фартучках складывали свои букеты…

По мнению его классной руководительницы, Ульяны Денисовны, высокой, худой, и даже немного костлявой, женщины средних лет в больших роговых очках, которая считала себя последовательницей Ушинского и Макаренко, Витя был странным мальчиком. Он прилежно учился, не дрался с мальчишками и не дергал девчонок за косички, но не был зубрилой и охотно давал списывать одноклассникам. Однако у него не находилось друзей в классе, потому что на переменах он повторял домашнее задание, а не бегал по коридору. «Яркий индивидуализм», – решила учительница и уже через год махнула на него рукой, поскольку для нее существовали только две категории учеников, на которые она обращала пристальное внимание и свой педагогический талант – хулиганы и отличники. Но однажды Ульяна Денисовна заметила, как в школьной столовой Витя отдал свой пирожок девочке, которая свой уронила на пол, и во время урока рассказала об этом ученикам. Разумеется, она хотела, чтобы все брали пример с Вити, но вышло все наоборот: его стали дразнить женихом, а девочку – невестой, и еще разными другими обидными прозвищами. И мальчик подумал, что добро иногда надо делать незаметно от всех, чтобы оно не обратилось во зло. У него была еще очень чистая душа, и он не додумался до того, что добро лучше вообще никому не делать, если не уверен, что оно не обернется злом для тебя самого. Это новое открытие необходимо было обсудить с мопсом, который все еще находился на книжной полке, только рядом с ним стояли уже не книги со сказками, а учебники.

Но бесконечно так длиться не могло, и вот однажды, уже в четвертом классе, Витю избили. Одноклассникам надоела его непохожесть на них, они захотели проучить задаваку, и сделали это в пятницу, после уроков, за школой. Били не все, только один, неумело и не очень больно. Но Витя страдал от сознания собственной беспомощности, а еще мучительнее были любопытные взгляды школьных товарищей, вчера еще приветливых, а сейчас злых, с любопытством пытавшихся рассмотреть на его лице следы боли и страха. Но он даже не заплакал. По лицу Витю не били, потому что могли разбиться очки, а это уже было нешуточным делом, и могло привлечь внимание взрослых. Поэтому сквозь толстые стекла очков на мир смотрели его застывшие в немом непонимании происходящего глаза.

Все разошлись, недовольные тем, что не было слез. А Витя одиноко побрел домой. Впервые в этот вечер он не излил мопсу свою душу, скрыл от друга обиду на одноклассников. Два последующих дня, субботу и воскресенье, он ходил задумчивый и более обыкновенного молчаливый, старательно отводя взгляд от книжной полки.

В понедельник он пришел в школу раньше всех, терпеливо дождался в раздевалке Сеньку Громова, того, кто его бил, и, предварительно сняв очки, влепил ему затрещину. Завязалась короткая борьба, в которой зачинщику порядком досталось, поскольку Сенька уже полгода ходил в секцию бокса, но после этого Витя приобрел небывалый доселе авторитет у ребят. Уже назавтра они с Сенькой помирились, и сообща через неделю отлупили Колю Петухова, за то, что тот посмел огрызнуться на Сенькину оплеуху. Бить слабого Колю оказалось легче, чем драться с хулиганистым Сенькой, а результат был потрясающим – Витю стали побаиваться одноклассники. И он понял, что если не хочешь быть избитым, то бей сам. Это откровение стало самым большим событием за все четыре года его школьной жизни. Но и про него не узнал безобидный мопс.

А Ульяна Денисовна с радостью отметила, что Витя перестал дичиться одноклассников, стал более общительным. Она искренне решила, что все это – закономерный итог ее педагогической методики, применяемой на протяжении нескольких лет к этому замкнутому мальчику. Опыт ее многолетней работы не подвел и на этот раз. И впервые не поднялся вверх указательный палец, не было произнесено рокового «либо…», и радостные мама и папа после родительского собрания ушли домой успокоенные и даже словно бы окрыленные. Им всегда казалось, что это --">