Владимир Юрьевич Харитонов - Отец

думал, что он трудится за «спасибо», а мать за зарплату. К тому же у Юрия Логиновича частенько болел живот и однажды он уехал в районный центр Тейково на операцию, где ему вырезали две трети желудка. Мне думалось, что только поэтому матери и не нравилось, когда отец был пьяный. Виктору тогда было годика два- три, мне соответственно пять-шесть. Хорошо помню, как летом мы с братом катались на качелях в детском саду напротив дома, а отец приехал из больницы и первым делом направился к нам с двумя шоколадками в руке. Радости и его, и нашей, не было предела. Он хватал нас на руки, но при этом слегка морщился, как будь-то от боли.

Иногда к отцу в гости приходили друзья, и мать тогда несильно ругалась, когда они садились за стол выпить бутылку водки. Они говорили о работе, политике, иногда вспоминали военные годы. Я любил послушать их разговоры, меня не прогоняли. Однажды пришел человек, который почти всю войну был в немецком плену. Возраста его я не помню, наверное, он был много старше отца, а вот его рассказ помню до сих пор. В первые же дни войны их полк попал в окружение, и они ночами по лесам выбирались к своим. Но немцы продвигались вперед настолько стремительно, что наши солдаты стали идти и днем, но не по дорогам, а лесами и полями, параллельно им. А по дорогам, не обращая внимания на советских воинов, нескончаемо двигались немецкие колонны, и пешие, и на машинах или танках. Иногда фашисты кричали: «Русс Иван, привет» на ломанном русском языке. Бойцы опускали головы и отмалчивались. Однажды зашли в деревню, чтобы покушать прямо средь бела дня. Винтовки поставили в пирамиду и уплетали, как говорится, за обе щеки то, что выставила добродушная хозяйка.

Но за передовыми отрядами немцев шли какие-то комендантские войска, они тоже заехали в деревню. Один немецкий офицер зашел в дом, где ели русские, пнул ногой пирамиду с оружием и пинками во двор выгнал больше двадцати советских воинов, в том числе и рассказчика. Так он и попал в плен. Я тогда не мог поверить в правдивость рассказа гостя, считал, что не может быть, чтобы советские воины-герои без боя так легко сдались. Долго потом пытал своего отца вопросами, хотел, чтобы он подтвердил, что это неправда…. Но он сказал, что по рассказам других фронтовиков на войне и не такое бывало.

Чтобы избегать скандалов с матерью из-за алкоголя, отец иногда шел на хитрые уловки, порой весьма неординарные. Однажды, под Новый год он предложил мне на лыжах съездить с ним в лес за елкой. Одного его мать не хотела отпускать, видимо, боялась, что он заблудится. Почему-то мы пошли в сторону Бушарихи. Конечно, там лес был хороший для наших целей и елочки росли красивые, но отцу они не нравились и он шел дальше и дальше. Незаметно для меня мы оказались возле квартиры бабушки, и Юрий Логинович предложил мне зайти к ней в гости. К этому времени дом, в котором я родился, сгорел, и для погорельцев фабрика на свои средства построила целый поселок щитовых одноэтажных домов. В одном из них одна комната с кухней и принадлежала Прасковье Павловне. Елку отец обещал срубить на обратном пути. Конечно же, я согласился.

Бабушка жила одна и у нее всегда водился самогон. Привезти дрова из леса, напилить их и наколоть местные мужики почему-то соглашались только в обмен на этот крепкий напиток. Отец сказал бабушке, что мы оба замерзли, и для согрева изнутри ему нужна была какая-то чарочка. Для порядка Прасковья Павловна немного поворчала, мол, мать будет ругаться, но бутылку мутного напитка принесла. После двух рюмок отец повеселел, его лицо почему-то раскраснелось, и он вышел на улицу покурить. Бабушка чего-то хлопотала по дому и я решил тоже согреться, допив два глотка того же напитка, что пил отец. Думал, что никто и не заметит.

Назад мы шли уже по прямой, не петляя в поисках елки, отец на лыжах ехал первый, а я – за ним следом. Приятно хрустел сухой от мороза снег под лыжами, от дыхания изо рта исходил пар, но перед глазами навязчиво кружились какие-то звездочки. Вместе с ними кружилась, и моя голова, а перед моим взором как-то странно плыл лес, и в итоге я уткнулся головой прямо в снег. Наверное, именно такую позу принимает в пустыне страус, когда сильно напуган. Развязать веревки на ногах, чтобы освободиться от лыж, я не смог, кричать почему-то тоже. Хорошо, что в это время обернулся отец. Он вместе с привязанными к ногам лыжами взял меня к себе на плечо…и проснулся я только утром, на другой день в своей постели. Не знаю, понял ли причину --">