Юлия До - Банальная история

этого места? – спросил он, ухмыляясь, приподнимая ушибленную голову. Напиваясь этим вечером, он много думал о том, что сказал бы Верочке, если бы встретил ее. Он продумал десятки монологов, способных растрогать любую женщину, но сказал какую-то глупость, не способную решить, что ей вызывать в собеседнике: жалость или смешок, который издают интеллигентные люди, чопорно морщащие нос при столкновении с глупостями в жизни, но нет-нет да смеющиеся над самым глупыми шутками.

Верочка улыбнулась, но не рассмеялась. Она относилась к тому типу людей, которые видели шутку там, где ее не было, но отказывались замечать ее в самых очевидных шуточных местах. Тусклый свет от окна забелял собранные на затылке волосы, создавая вокруг Верочкиного лица полукруг дрожащего света.

– От мужниной квартиры ключи были просто отвратительные, – сказала она со свойственной только ей интонацией. – Такие, знаешь, толстые и с зубчиками острыми по всей поверхности. Вот я и упросила сменить замки. Сделали такие же, как здесь. Знаю, это небезопасно и слишком сентиментально даже для меня, но так приятно каждый день пользоваться вещицей из детства, – она снова улыбнулась.

Кажется, она говорила что-то еще, но Григорий уже не слушал. «Мужниной» – «мужнина» – «мужнин» – «муж». Она замужем!

Григорий рисовал лицо Вериного мужа, и с каждым разом, с каждым наброском, он становился все жирнее и старее, брюзгливее и отвратительнее.

– Как твоя голова? – с заботой старого друга и обеспокоенностью хозяйки машины, сбившей человека, спросила она. – Ты сильно ушибся, встать сможешь? Если хочешь, вызовем врача, или давай я отвезу тебя в больницу.

Григорий ничего не ответил, его тошнило, голова кружилась. Но он кивнул, мужественно поднял ватное тело, постарался встать, не смог, сполз с кровати, положил голову на матрац, вытянул ноги; они почти касались противоположной стены. Надо же, в детстве ее комната казалась целым миром.

– Помнишь, мы всегда сидели здесь, на полу? – спросил он.

– Помню.

И вот, они сидели, как в детстве, рядышком, на пыльном полу, на нем еще можно было угадать следы грузчиков, выносивших коробки и чемоданы, когда Верочкина семья уезжала из города много лет назад. Они сидели вдвоем, плечом друг к другу. Григорий и Вера… Вера и Григорий – даже имена их отдавали банальностью, повторением чего-то великого и всем известного.

– Чем ты занимаешься? – спросила Верочка, теребя в руках складки запыленного платья. Узкое колечко блестело на безымянном пальце. Она не решалась посмотреть Григорию в лицо. – Осуществил какую-нибудь свою мечту? Или даже две?

– Ты будешь злословить, я тебя знаю.

– Не буду. Не хочу портить момент.

– Да я и не знаю, что ответить, – признался Григорий. – Иногда я подрабатываю маляром, в четные дни продаю журнальчики в киоске у трамвайной остановки, по нечетным мою посуду в пивной, а по выходным продаю билеты в кинокассах и подметаю залы после закрытия. Я мечтал о величии, а вон что вышло! Не опубликовал ни одну книгу и продал две картины: одну – маме, вторую купил какой-то Гарино́в через моего друга.

Верочка впервые посмотрела на него вблизи. Ресницы ее, как и худые плечики, дрогнули. Она не думала, что он настолько подурнел, зарос щетиной, осунулся. Не было больше того жизнерадостного, энергичного Гриши, которого она знала.

– Ты продал целых две картины, а это уже достойно зависти многих непризнанных авторов! У твоей мамы очень хороший вкус, Гриша, она бы не стала покупать безвкусицу, даже у тебя. К тому же тебя оценила не только она. Если тот человек нашел в тебе что-то, то и другие найдут, я уверена.

Положила руку ему на плечо. Методы утешения она не изменила за столько лет. Она говорила так ласково, так умело скрывала неверие собственным словам, что на глазах у Григория навернулись слезы.

– Ты Гарино́ва, верно?

Верочка снова опустила глаза, покрутила на пальце обручальное кольцо.

– Га́ринова, – поправила она с виноватой улыбкой. – Это ничего не меняет, мне картина понравилась до того, как я узнала, что она твоя, честно. С тех пор, как я в последний раз видела твои работы, ты многому научился, ты стал настоящим художником! И все мужнины гости соглашались со мной. А этих китов, поверь, сложно удивить чем-либо… Ты не второй да Винчи, Гриша, но ты не бездарен.

Полоса света проезжающей за окном машины разрезала комнату, лицо Верочки. Что подтолкнуло его невидимой, но настойчивой рукой? Счастье того, --">