Юлия До - Банальная история

что Верочка снова так близка, что он снова может слышать ее голос, как она по-особенному говорит: «Гриша», и одновременно неверие в то, что она взаправду здесь? Или минутная слабость, умиление? Или же ноющая где-то под ребрами уверенность в том, что это их последняя встреча? Важно ли это? Он поцеловал ее, губы Верочкины были влажными и холодными, как и руки, отстранившие Григория.

– Я рада нашей встрече, но мне пора.

Григорию вспомнились слова из прочитанного много лет назад романа. «При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете – дороже жизни, чести, счастья!».

– Прошу не уходи, я… я ведь люблю тебя, и всегда любил, но понял это почему-то только сейчас. Прошу, не уходи!

Верочка была неумолима, она жестами уверенной женщины показала Григорию, что не желает его слушать, взяла сумочку, обернулась на него лишь раз и направилась уверенными шагами в прихожую.

– Неужели тебе не жаль меня? – простонал Григорий, жалобно протягивая руки, словно раненый.

Последние слова заставили Веру остановиться, она застыла в дверном проеме, держа сумочку в поднятой руке.

– Нет, почему же, мне жаль тебя, – ответила она с расстановкой. В голосе ее уже не было нежности, в нем слышались обида и оскорбленное чувство раненной первой любви, которая была готова вот-вот скончаться на глазах у Григория. – Жаль и тебя, и себя, и нас обоих. Жаль настолько, что, кажется, я готова признаться, что плачу каждую ночь, думая о тебе, что я готова бросить все: и мужа, и разжиревшего кота, и канарейку. Лишь бы быть с тобой. Но это было бы так банально, а я знаю, ты не любишь банальности.

Силуэт ее скрылся в бесформенной серости коридора.

– Будь другом, захлопни за собой дверь, – прозвучал ее голос откуда-то издалека и исчез навсегда.

По этому бесстрастному, совсем чужому, режущему слух голосу Григорий догадался, что Верочка его разлюбила. Она хранила в своем сердце трепетное воспоминание о нем целых десять лет, но разлюбила сего сейчас, увидев вживую, как мечтала столько лет. Григорий просил жалости, хотя сам никогда никого не жалел.

Дверь хлопнула, и комната погрузилась в вязкое молчание, липнувшее к ушам.

III

Должно быть, вы догадались, что мой герой – это я.

Я не загнал до смерти коня и не рыдал в степи, оплакивая ушедшее навсегда счастье, но сердце мое было разбито.

Она всегда любила Лермонтова.

Григорий – это я, но я – не он. Я – создатель маленького мира, я могу сделать с ним, с этим Григорием, все что захочу, он же не может ничего.

Что прикажете мне делать с моим героем? Дать ему столкнуться на улице, за ближайшим поворотом с Эллочкой, которая попросит прощения за все, отдастся, полюбит? Вновь толкнуть его в ночную пропасть проезжей части? Подливать ему виски, водку, ликер, чтоб он упился вусмерть? Но все это уже было.

Верочка права, я не люблю банальности.

--">