Герчо Атанасов - На весах греха. Часть 2

ГЕРЧО АТАНАСОВ
НА ВЕСАХ ГРЕХА ЧАСТЬ ВТОРАЯ

*

© Герчо Атанасов, 1987

© Агентство София Пресс, перевод с болгарского

© Жеко Алексиев, художественное оформление

© Текла Алексиева, художник

с/о Jusautor, Sofia

_____

Нягол проснулся, словно от удара электрическим током, от которого по всему телу пробежала дрожь. Залитая лунным светом комната спокойно дремала, и уже наяву Нягол отчетливо услыхал голос покойного отца: а ты исполнил закон черешни?

Нягол сел на кровати и потянулся за сигаретами. Закон черешни… Где он об этом читал? Похоже на поэтическую метафору. Ну да, была когда-то такая популярная французская песенка: «Черешневая пора». Уставившись на эмалево-стылые вещи, Нягол восстановил в памяти мелодию, полную искреннего чувства и ностальгии, светлой тоски по одному-единственному на свете существу. Воспоминание о той, давнишней тоске вернуло его к нынешним переживаниям. Да, ему снился отец, дед Петко, его недавно похоронили.

Быстро рассветало. Огонек сигареты вспыхивал, как запоздалый светлячок. Откуда же отец взял этот закон черешни и что собственно в нем говорится?

Вспомнилось старое дерево во дворе. Уже недели две, как с него собирают черешню, а оно все еще усыпано плодами, особенно ближе к верхушке. Вот он, закон черешни, закон всего сущего на земле — о нем в ночь после похорон они говорили с Елицей, спустившейся во двор в ночной рубашке…

Нягол вышел на широкое крыльцо. Молочно-белые окрестности звенели от оркестра цикад, расположившихся на каждом взгорке, в каждой ложбинке, в каждой складочке и на каждой былинке. Город спал в объятиях окрестных гор, спала и сбегающая на восток, к морю, равнина, убаюканная благодатью неумолчной музыки. Облокотившись на перила, Нягол слушал небесное журчание миллионов ручейков, которыми эфирно струилась, истекая, ночь, а вместе с нею истекало и само время. «Покой, умиротворенность, простор», — появились и исчезли слова. — «Смирение, благодарность за то, что жив, ощущение вечности под мертвыми светилами небосвода».

Как он сказал — «ощущение вечности»? Нет, не сказал, только подумал: для нас, людей, вечность-здесь, на земле. Уже шестьдесят лет, как он дышит на свете. Почти до краев полна чаша, которую природа нам наливает, а вернее из которой она отливает бытие. Что повидал он на свете, что познал в жизни, много, мало ли, сколько собрал зерна, сколько плевел? Он и знал это, и как бы не знал: в минуты душевного подъема ему казалось, что нет, не напрасно растратил он свои тысячи дней и ночей, но в часы раздумий начинал жалеть себя.

Концерт цикад не прекращался. Древняя и вечная, эта музыка никогда не надоедает, как не надоедают плеск воды, небесная синь, молчаливый лес, очертания гор. Или, скажем, стебелек полевого цветка, такой наивный в своей хрупкой красе. Наивный? Разве что в наших глазах. Для природы же нет ничего наивного. Для нее не существует ни понятий, ни идей, ни стремлений, — ей просто не с кем соперничать. Потому что она — единственный творец всего этого мира, который мы по-детски считаем своим, человеческим.

Нягол сел, прислонившись к перилам. Мысли прояснялись, подобно призрачному свету, который перед восходом окутывает гребни гор и потом занимается алой зарей. Природа — единственный, изначальный создатель, повторил он про себя, это бесспорно. Ошибается ли она когда-нибудь? Мы, во всяком случае, считаем, что нет. Каждое ее создание, каждая тварь, цветок, смена времен года, воздух, вода, земля — все это неповторимо и совершенно. Но откуда берется эта мера, это высшее познание, это чутье, если ей не с кем и не с чем сравнивать и соизмерять себя, не у кого учиться, не на что равняться? Философы объясняют это временем и накопленным опытом. Но может ли безликое, аморфное время вместить в себя столько разнообразия, воображения, знаний и интуиции, чтобы произвести на свет и оплодотворить столь дивный мир — от бактерии до человека? И не только произвести, но и выпестовать, — такой уравновешенный и гармоничный в непрестанном самоповторении? Откуда эта энергия, --">