Василий Стеклов - Шомка

него, он недоверчиво нюхал и, не тронув, выжидающе смотрел на мальчика. Зато Шомка ел все, и то что не доел Митя, и то что не стал есть Джек, и даже то, что вообще не едят. Только Митя выбегал во двор, зажав в кулаке какой-нибудь кусок со стола, Шомка тут же, радостно повизгивая, бежал к нему на встречу и тыкался мокрым пятачком ему в колени, а затем начинал смачно жевать то, что мальчик давал ему. Бывало Митя пытался угостить щенка, подносил к его морде кусок колбасы и поднимал у него перед носом, чтобы тот поднялся на задние лапы. Джек нюхал, вилял хвостом и нерешительно тянулся к колбасе, но тут подбегал Шомка и, быстро покрутив пятачком, хватал и съедал кусок, облегчая раздумья приятеля. Шомка никогда не отказывался от угощения, даже если Митя из озорства давал ему кусок кирпича, скомканную бумагу, уголь из печки и другие несъедобные вещи. Поросенок подбегал и, радостно крутя хвостиком, хватал угощение. Один раз он сунул ему в рот свою сандальку, и Шомка начал жадно жевать ее и хоть не съел, но значительно попортил к большому возмущению бабушки.

— Мам, а можно мне взять Джека с собой, когда мы поедем домой? — как-то раз спросил Митя за завтраком. Анна улыбнулась:

— Ну, может и возьмем. Если папа разрешит, — Митя просиял и от восторга уронил ложку на пол.

— Разрешит, разрешит! Мам, а можно мы возьмем и Шомку? — Анна расхохоталась. А Елизавета Матвеевна сказала — Чего, озорник, выдумал! Он же поросенок, не собачка. Поросята в городе не живут.

2.

Как-то раз утром, когда Митя сидел на скамейке у дома и рассматривал паука, плетущего свою сеть между веткой ракиты и столбом, к калитке подошел незнакомый мужик и, заглянув через нее во двор, крикнул Мите:

— Эй, малой! Бабка дома? — Митя растерявшись промолчал. Чужой дядя своим видом и грубым голосом напугал его.

— Чего, язык проглотил? Матвеевна дома, спрашиваю? Ты ей внук что ли или кто?

— Бабушка дома, — сказал наконец мальчик, — она кормит цыплят.

— Эй, Матвеевна! — заорал мужик.

Елизавета Матвеевна вышла из хлева, и обогнув крыльцо, подошла к калитке.

— А, Савелий — сказала она, взглянув из под руки на пришельца. Савелий был крупный коренастый мужик с толстой шеей и красным лицом. Выцветшие глаза его глядели мрачно и тяжело, разговаривал он грубым, хриплым голосом и преимущественно грубыми и бранными словами, и, вообще, имел вид угрюмый и свирепый, точно разбуженный среди зимы медведь. Не только Митя, но и другие ребятишки постарше боялись Савелия и старались не попадаться ему на пути. Носил он серый старый пиджак с белой грязной футболкой под ним, заляпанные резиновые сапоги и широкие штаны из черного сукна.

— Я вот чего зашел, — сказал он, наклонив голову и облокотившись сверху на калитку, — денег мне надо до среды достать, позарез надо. Двести рубликов, — и он испытующе исподлобья взглянул на Елизавету Матвеевну. Та, однако, не растерялась:

— Ну, опять принялся за свое, сколько раз тебе говорить, не надо просить у меня денег, не дам.

— А что ж не дашь? — злобно спросил он, — Мне должок отдадут в понедельник, я сразу и принесу. Не веришь мне, а? Такие-то вы, соседи!

— Ты мне, Савелий Сергеич, и прошлый раз зимой, еще перед постом, так же обещался, я тебе поверила, а до сих пор ничего от тебя нет.

— Тогда подвели меня, не я виноват. А сейчас дело верное, во вторник будут деньги, — настойчиво гремел Савелий, — пусть сейчас только попробуют не отдать, — и он грозно нахмурился.

— Вот нашел бы ты лучше работу, а не бегался по соседям, — сказала Елизавета Матвеевна, — А то непонятно чем занимаешься, пьянствуешь чуть не каждый день.

— Ты меня работой-то не попрекай! Я побольше других работаю! — злобно зарычал он, — А водки уж не помню когда последний раз пил, — он сердито сплюнул сквозь зубы и начал снова, — Если занять тебе жалко, ну и черт с тобой, отработаю! Говори, что сделать нужно? Могу трактор у Семена взять и вспахаю тебе картошку.

— Не надо, не надо! Не надо ничего, ступай, — замотала головой Елизавета Матвеевна и начала уже поворачиваться чтобы уйти.

— Стой! — загремел Савелий, — По хозяйству всегда что-то надо. А ты лучше мне отдай чем чужому, — он шагнул в калитку, подошел к дому и окинул взглядом двор.

— Твоя скотина? — спросил он, увидев в ближнем углу двора лежавшего под забором Шомку.

— Моя, а чья же? — Елизавета Матвеевна стоял возле крыльца и нетерпеливо смотрела на Савелия.

— И когда --">